Фет как переводчик античной поэзии. О переводе - А. А. Фет
Фет, Афанасий Афанасьевич Запрос «Фет» перенаправляется сюда; см. также другие значения. Афанасий Фет Портрет работы И. Репина (1882) Имя при рождении: Афанасий Афанасьевич Шеншин … Википедия
Фет - (Шеншин) Афанасий Афанасьевич (1820 1892) известный русский поэт. Сын состоятельного родовитого помещика. Детство провел в поместьи Орловской губ. В Московском ун те сблизился с кругом журнала «Москвитянин», где печатались его стихи. В печати… … Литературная энциклопедия
Фет Аф Аф. - ФЕТ Аф Аф. (1820 92) поэт. Мать Ф., немка Каролина Шарлотта Фет уехала в Россию с помещиком А. Шеншиным. После рождения сына Шеншин усыновил его, но через нек рое время выяснилось, что отец Ф. судейский чиновник из Дармштадта Иоганн Фет. В 1835… … Российский гуманитарный энциклопедический словарь
Фет А.А. - Фет А.А. Фет Афанасий Афанасьевич (настоящая фамилия Шеншин) (1820 1892) Русский поэт. 1886 член корреспондент Петербургской Академии наук. Афоризмы, цитаты У каждого такая жена, какая ему нужна. Когда трепещут эти звуки И дразнит ноющий… … Сводная энциклопедия афоризмов
ФЕТ - (Шеншин) Афанасий Афанасьевич (1820 92), русский поэт. Проникновенный лиризм в постижении природы, служение чистой красоте, музыкальность в нераздельной слиянности противоположных человеческих чувств, в мелодике стиха, цыганских мотивах (многие… … Современная энциклопедия
Фет - Фет, Афанасий Афанасьевич (Шеншин) (1820 1892) известный поэт лирик. Творчество Фета характеризуется стремлением уйти от повседневной действительности в светлое царство мечты. Основное содержание его поэзии любовь и природа. Стихотворения его… … 1000 биографий
фет - * fête f. Праздник. Она забавляла общество рассказами о жизни армии в Бельгии, где только и делают, что задают fêtes, веселятся. Теккерей Ярмарка тщеславия. // 12 4 287 … Исторический словарь галлицизмов русского языка
фет - іменник чоловічого роду, істота у стародавній Греції – представник незаможної частини вільного населення іст … Орфографічний словник української мови
Фет А. А. - ФЕТ (наст. фам. Шеншин) Афанасий Афанасьевич (182092), рус. поэт, ч. к. Петерб. АН (1886). Насыщенная конкретными приметами лирика природы, мимолётные настроения человеческой души, музыкальность: Вечерние огни (сб. 14, 188391).… … Биографический словарь
Фет А. И. - Абрам Ильич Фет, (5 декабря 1924, Одесса 30 июля 2007, Новосибирск) российский математик, доктор физико математических наук. Работал в Институте математики СОАН СССР в Академгородке под Новосибирском, преподавал в Томском и Новосибирском… … Википедия
Фет А. - Запрос «Фет» перенаправляется сюда. Cм. также другие значения. Афанасий Фет Имя при рождении: Афанасий Афанасьевич Шеншин Дата рождения: 23 ноября (5 декабря) 1820 Место рождения: усадьба Новоселки, Мценский уезд, Орловская губерния, Российская… … Википедия
Книги
- Афанасий Фет. Стихотворения , Фет А.А.. Стихотворения. Кожаный переплет… Купить за 7020 руб
- Афанасий Фет Избранное , Фет А.. Поэзия Афанасия Фета (1820-1892) - ярчайший образец классической русской лирики XIX века. Его поэзия гармонично сочетает в себе легкость и изящность слога, психологизм и философичность. В…
А. А. Фет - поэт, сторонник теории "чистого искусства" - занимался переводами в течение всей своей жизни, они составляют большую часть его поэтического наследия . Фет переводил лирические стихотворения немецких поэтов - Гёте, Шиллера, Уланда, Гейне, Рюккерта, Мёрике и др., французских - Шенье, Ламартина, Беранже, английских - Байрона, Мура, польского поэта Мицкевича, персидских поэтов Гафиза и Саади и др.; кроме того, он переложил стихами несколько прозаических переводов песен кавказских горцев. Из крупных произведений европейских авторов им были переведены "Герман и Доротея" (1856) и "Фауст" (1882--1883) Гёте, "Юлий Цезарь" и "Антоний и Клеопатра" Шекспира (1859). Особенно интенсивная переводческая деятельность Фета относится к последнему десятилетию его жизни, когда он подготовил ряд изданий римских поэтов: полные собрания стихотворений Горация (1883, перевод удостоен Пушкинской премии) и Катулла (1886), сатиры Ювенала (1885) и Персия (1889), элегии Тибулла (1886) и Пропорция (1888), "Превращения" (1887) и "Скорби" (изданы посмертно - 1893) Овидия, "Энеиду" Вергилия (1888), комедию Плавта "Горшок" (1891), эпиграммы Марциала (1891). Помимо стихов Фет переводил в 1880-е годы сочинения немецкого философа-идеалиста Шопенгауэра.
На выборе произведений для перевода сказались консервативные общественно-политические взгляды поэта; его переводческая деятельность была зачастую формой ухода от злободневных вопросов современности.
В своих статьях и предисловиях к переводам Фет отстаивал принцип буквального воспроизведения текста и внешней формы оригинала; такой формализм, приводивший зачастую к искажению русского языка, был характерен для его собственной переводческой практики, которая нередко встречала осуждение в передовых литературных кругах.
Журнальные статьи:
Ответ на статью "Русского вестника" об "Одах Горация".-- "Отечественные записки", 1856, т. CVI, No 6.
Два письма о значении древних языков в нашем воспитании.-- "Литературная библиотека", 1867, т. V.
Проблема переводимости
Песня поется на каком-либо данном языке, и слова, вносимые в нее вдохновением, вносят все свои, так сказать, климатические свойства и особенности. Насаждая свой гармонический цветник, поэт невольно вместе с цветком слова вносит его корень, а на нем следы родимой почвы. При выражении будничных потребностей сказать ли: Ich will nach der Stadt, или: я хочу в город - математически одно и то же. Но в песне обстоятельство, что die Stadt stent, {<город стоит (нем.).>} а город городится - может обнажить целую бездну между этими двумя представлениями. Кроме корня, каждое слово имеет свойственные его почве запах, конфигурацию и влияние на окружающую его область мысли, в совершенное подобие растению, питающему известных насекомых, которые, в свою очередь, питают известных птиц, и т. д. Нечего говорить, что чем замкнутее в своей оконченности, чем отдаленнее от нас по условиям жизни и по времени родина известного слова, тем глубже разверзается бездна перед ним и тем родным словом, которым мы силимся заменить его. Возьмем эпитет, которым Гомер отличает льва. В аналогическом его воссоздании оно может соответствовать слову горовоспитанный; но корень его заключает в себе множество оттенков, которые разом звучат в полном эпитете. значит и жиреть, и питаться, и воспитывать, и жить, и расти. Очевидно, что нельзя приискать ему равнозначущего слова в русском языке независимо от того, что и горородный и горовоспитанный насилуют русское ухо и русский склад речи. Замечу мимоходом, что в переводе художественной песий я, несмотря на такое насилие, всегда предпочту встретить горородный - вместо рожденный в горах. В первой форме я, при помощи поэтического сочувствия, еще могу угадать как бы в тумане очертания поэтического эпитета, а вторая окончательно разлагает всю его силу в безразличную плоскость наподобие 2X2 = 4. Что же сказать о переводах древних трагических хоров или лириков на новоевропейские языки, не имеющие тени музыкального родства с древними и совершенно беспомощные перед требованиями метрики?
Цель и значение перевода античных авторов
Трудно руке, долго и тщательно подбиравшей за мастером-камневержцем (литоболом) камень за камнем, чтобы швырнуть их в далекий римский огород, трудно, повторяем, такой руке порой не ошибиться и не запустить камня в ближайший, наш современный огород, благо в поводах к тому, даже по отношению к обнародованию настоящего труда, недостатка нет.
Тем не менее воздержимся от соблазна и постараемся в самых неблагоприятных для нас условиях поискать и хороших сторон.
С этой точки зрения придется поблагодарить судьбу, пославшую нам досуг не только наслаждаться изучением образцовых произведений чуждых веков и народов, стараясь по мере сил переносить их на родную почву, но и самостоятельно печатать наши переводы для желающих с ними ознакомиться. В этом случае мы чувствуем себя на необитаемом острове, омываемом лишь общими для всех волнами цензуры.
Не нужно, забегая с нашими материалами в пристань того или другого журнала, тщательно справляться со вкусами и образом мыслей начальника порта, в угоду которому мы должны были бы придавать ту или другую архитектуру или окраску материалам, из которых приходится слагать здание. Мы совершенно свободны, и если в возводимом нами русском здании найдутся ничтожные отступления от букв подлинника, то они являются добровольными уступками или нашему языку или нашим нравам.
На своем необитаемом острове мы старались только прислушиваться к голосу общечеловеческого здравого смысла, и потому многие долетающие из того или другого порта голоса нам даже не скажем, враждебны, а совершенно непонятны.
Мы, например, не понимаем слов: "нам не нужны классики, не нужна философия, а необходимо народное образование"...
Самая плохая фотография или шарманка доставляет более возможности познакомиться с Венерой Милосской, Мадонной или Нормой, чем всевозможные словесные описания. То же самое можно сказать и о переводах гениальных произведений. Счастлив переводчик, которому удалось хотя отчасти достигнуть той общей прелести формы, которая неразлучна с гениальным произведением; это высшее счастье и для него и для читателя. Но не в этом главная задача, а в возможной буквальности перевода; как бы последний ни казался тяжеловат и шероховат на новой почве чужого языка, читатель с чутьем всегда угадает в таком переводе силу оригинала, тогда как в переводе, гоняющемся за привычной и приятной читателю формой, последний большею частью читает переводчика, а не автора...
Возвращаясь к нашему сравнению, мы видим себя на необитаемом острове, и поэтому невольно рождается вопрос: с кем же мы беседуем? Очевидно, с тем благосклонным читателем, который на своей одинокой лодочке, завидя издали возводимое воспроизведение римского автора, направится к нему по волнам окружающей нас цензуры, существующей в интересах того же читателя...
До сей минуты Ювенал, действительно, как бы вычеркнут из нашей литературы, в которой решались только "потолковать о Ювенале" <Пушкин, "Евгений Онегин", гл. 1>, его не читавши. Но на нашем острове подражательное здание возведено с возможной близостью к оригиналу, и читатель, не страшащийся холостой беседы древнего Рима, пусть оставит маску лицемерия в своем челноке и благодушно вступит в пестрые коридоры ювеналовских сатир.
Фет-переводчик. принципы и метод перевода
АНТИЧНАЯ ПОЭЗИЯ
Увлеченный одами Горация в изящных, изустных переводах покойного Дмитрия Львовича Крюкова на русский язык, я перевел две, три оды стихами и показал их моему профессору. Первою, я помню, была XIV, первой книги "К республике". Благосклонный отзыв знатока обоих языков придал мне охоту и любовь к занятию, плодом которого был появившийся теперь перевод. На вопрос: почему я переводил Горация? отвечать легко: мне это нравилось, меня это радовало. Но для чего? - постараюсь объяснить.. Мне наперед было известно, что, если б я обратился к этим ученым с одою Горация и сказал: "посмотрите, какая это прелестная, уютная игрушка, а между тем вглядитесь в малейшую фигурку, в мельчайший штрих резца...", эти ученые посмотрели бы на меня с тою же улыбкой сострадания, с которой ботаник смотрит на ребенка, подносящего ему только что сорванную розу. Нет! нет! Я имел в виду других читателей, на благорасположение которых мое уменье писать общепонятные стихи с рифмами могло подействовать, по мнению моему, лучше и вернее самого строгого буквального перевода или самого добросовестного критического труда. Я уж сказал, что находил удовольствие переводить Горация. Полнота подобного наслаждения едва ли понятна тому, кто не испытал его на себе. Но только для последнего рода читателей решился я, желая сделать труд мой полным, переводить с устойчивым усилием те, в поэтическом отношении слабейшие и по содержанию нам чуждые оды, перевод которых, с точки зрения ученого критика, мало того что неблагодарен - непростительно напрасен.
Но не таким казался мне полный перевод од Горация, этого лучшего букета и из его цветочной корзины.. Не может быть, думал я, чтоб в моем стихотворном переводе не отразилась хотя малейшая часть той силы и красоты, которой дышит почти каждый куплет, каждый оборот великого поэта.. Только с подобною целью переводил я Горация рифмованными стихами и старался, насколько сил моих хватило, стряхнуть с него схоластическую пыль, которая всех так пугала. Вместе с тем мне хотелось представить Горация как факт и совершенно отстранить свою личность. Если б я почел возможным при обнародовании од не писать от себя ни слова, то издал бы их даже без примечаний, в которые, к сожалению, вкрались значительные опечатки. Знатокам мало нужны мои переводы и бесполезны примечания. Сочинять Горация, искажать произвольной формой или, с другой стороны, опошлять буквальным переводом, заставить русский язык хромать по несвойственным ему асклипиадеям, архилохам, пифиямбикам и т. д. я не мог решиться. Я всегда был убежден в достоинстве подстрочного перевода и еще более в необходимости возможного совпадения форм, без которого нет перевода. Представлю пример: Лермонтов перевел известную пьесу Гёте "Ober alien Gipfeln"; {<"Над всеми вершинами" (нем.).>} но <в "Горных вершинах"> уклонился от наружной формы оригинала. Что ж вышло? Две различные пьесы, одинаковые по содержанию, но не имеющие по духу, а затем и по впечатлению на читателя, ничего общего. Гёте заставляет взор наш беззаботно, почти весело скользить по высям гор и вершинам неподвижных дерев. Утешение: Ruhest du auch {<Ты тоже отдохнешь (нем.).>} приходит к вам почти неожиданно и застает вас под влиянием объективного чувства. У Лермонтова с первого слова торжественная тишина осени заставляет предчувствовать развязку. Итак, оставляя в стороне трудности, какие представляет древний поэт, переселяясь, так сказать, в среду новой, чуждой народности, необходимо было обратить внимание на возможную верность оригинальной форме. Первой задачей моей было сделать если не буквальный, то подстрочный перевод. Эту задачу я исполнил с начала до конца, о чем свидетельствует цифровка строк. Везде, где у Горация куплет оканчивается коротким, падучим, четвертым саффическим стихом, в котором главное слово речи, падая в ухо, так сказать, озаряет весь куплет, я удержал эту форму, без которой Гораций был бы не Гораций. Приступая к переводу, я перечитывал оду несколько раз и вслушивался в ее пение. Передавая склад латинского стиха размером новым, я мог руководствоваться только тем, что у человека бессознательно,-- слухом, чутьем. Спрашиваю: была ли возможность поступить иначе? Не хочу этим сказать, чтоб мой слух или чутье были непогрешительны, но пришлось довольствоваться тем, что есть. Под их руководством я нередко бросал перевод верный, подстрочный за то, что он производил на меня своим тоном впечатление негорацианское, и начинал новый. Покончив с размером, я принимался за смысл, за слово. Но - infandum, regina, jubes renovare dolorem. {<ты велишь, царица, вспомнить невыразимые страдания (лат.).>} Я сказал уже, что неиспытавший не может представить себе всей наркотической смеси ощущений над подобной работой. Это томительное, устойчивое напряжение, эта светлая радость при неожиданной находке, эти слова, которые добрый Гораций как будто подбирал так, чтоб они рифмовались в конце русского стиха,-- все это веяло на меня опьяняющим пафосом. Если вдохновение - горячка и вместе лихорадка, то могу сказать, что я переводил Горация по вдохновению. Удивительно ли, что, когда он переходил, так сказать, целиком в мои объятия, я не смел поправить на нем и волоска. Мне жаль было изменить в его глаголе время или переместить слово, точно так же, как бывает жаль человеку передвинуть в комнате кресло, на котором любил сидеть его добрый отец или умерла любимая мать... Но среди горячечного бреда случались бедственные отрезвления... Добрый Гораций, ни с того ни с другого, на меня дулся. Он наотрез отказывался войти в русскую шкуру и ни за что не хотел передразнивать самого себя рифмами. Что тут было делать? Чем жертвовать?
Упомянем еще об одном немаловажном затруднении, встречающемся русскому переводчику древних. В других литературах многочисленные труды критиков, переводчиков и историков навсегда определили произношение древних имен в оригинале и в переводе. У нас самый греческий текст, нередко с одной и той же кафедры, в различные часы дня звучит до того различно, что последователи одного произношения не поймут и не узнают самого текста в другом. Но беда была бы вполбеды, если б эти два различные произношения шли рядом. Переводчик избрал бы себе одно, а там критика говори что хочешь. Нет, русская литература с самого первого сближения с иностранными именами принимала оба чтения, можно смело сказать, безразлично. Если переводчик встретит имя, которое не попадалось ему на русском языке, то он принужден руководствоваться одним ухом, потому что и самая аналогия навела бы его на какофонию и окончания, несвойственные русскому языку. По аналогии - Μακαρος - Макар, должно сказать вместо Гнидос и Пафос - Гнид и Паф, но едва ли русское ухо осталось бы довольно подобной аналогией. Мы говорим театр и Ѳеспис, Ксеркс и Херес, а не Хер, Церера и Гликера, Цербер и Кесарь, Аристид - и, следовательно, Гиг, как перевел я. Но на днях в одной статье я с ужасом увидел, что Giges переведен Гигием. Откуда зашло ий - не понимаю! После этого всех греков на -ες надлежало бы перекрестить в Архимидий, Ахиллий и проч..
Я переводил Горация, справившись и обратившись, как он говорит, за советом к известным филологам, каковы Прейс, Ореллий, Митчерлих и т. д. Если мне случалось, выбирал толкование текста, имеющее на своей стороне менее значительные авторитеты, то и на это были причины, в которых я отдавал себе строгий отчет. Иногда более вероятное толкование текста вело за собой представление сложное, неуместимое в данном размере на русском языке и по многословию затемняющее поэтический образ. В таком случае, скрепя сердце, приходилось принимать другое чтение, но всегда имеющее за собою авторитеты.
Если всякий человек только при помощи постепенного опыта и взаимной проверки одних чувств другими приобретает знакомство с окружающим его видимым миром, в котором начинает различать добро и зло, то и в мире искусства невозможно ожидать, чтобы разумение приходило к нам при первом взгляде. Этот общий закон дает себя чувствовать всего более в том случае, когда мы имеем дело с произведениями, возникшими за тысячелетия среди жизни нам чуждой и неизвестной. Тут самый добросовестный переводчик помочь не в силах даже благосклонному читателю, независимо от самостоятельной его работы. Истинное понимание столь отдаленных писателей никому не давалось разом и непосредственно. Изучение их всегда представляло ряд умственных трудов, из которых последующие опирались на предыдущие. Итак, переводчик, передавши читателю тот общий духовный портрет древнего поэта, который невольно возник в его душе, обязан приложить к тексту перевода благонадежную ариаднину нить объяснений, предоставляя будущему Тезею на собственный страх пускаться в лабиринт.
Самого переводчика можно уподобить дерзновенному водолазу, ищущему на дне морском сокрытых драгоценностей. Он приносит лишь то, что в данном случае нашел: редкостные украшения, перемешанные с изумительною дрянью, драгоценности, затонувшие при древних кораблекрушениях, огнецветные, фантастически изветвленные кораллы, истинные жемчужины в неприглядных раковинах; пусть другие разбирают, очищают и употребляют в дело. Лично ему остается надежда, что он исполнил нечто более долговечное, чем он сам. Если бы наша литература, подобно иностранным, обладала одним или многими буквальными переводами классиков, то и тогда явился бы вопрос: согласились ли бы мы в угоду известной гладкости современного языка перефразировать (читай - искажать) древнего поэта? Но в настоящем случае нас нимало не смущают упреки в шероховатости, например, нашего перевода Ювенала. Такой упрек был бы совершенно уместен, если бы мы, подобно величайшему стилисту Пушкину, брались за подражание Катуллу,3 а не за перевод. Подражают, как хотят, а переводят, как могут.
Равным образом не смущает нас и уныние знатоков при виде точно воспроизведенного русского лица нашей гермы, не имеющего бархатного налета, придаваемого мрамору крылами веков, налета, которым красуется каждая черта латинского лица того же Януса. Вообще, чем самобытнее и народнее поэт, тем менее поддается он художественному переводу.
Возможно ли переводить Пушкина, у которого и телятина, и яичница, и даже ревматизм и паралич овеяны невыразимой прелестью? Не верите? Попробуйте сами написать или перевести пушкинскую телятину, и тогда только вы поймете, почему Маколей каждый раз плакал от умиления, читая 8 и 76 песни Катулла. Но из невозможности воспроизводить впечатление оригинала никак не следует, что его переводить не должно или надлежит искажать. А нам, как нарочно, пришлось иметь дело с римским Пушкиным.
Слова человеческой речи, а тем более латинской, как вам известно, подобны звенящей струне, которая, в силу своего сотрясения, занимает пространство, в несколько раз превышающее ее объем. Держась первоначального значения слова, переводить поэта совершенно невозможно. Необходимо отыскать русское слово, которое соответствовало бы не только ясному смыслу данного речения, но и общему строю всей предлежащей: главы. Проникнуть в этот строй возможно только при общем знакомстве с текстом, руководствуясь трудами предшествующих объяснителей... Неверное понимание известного места может происходить из трех причин: во-первых, испорченный переписчиками текст может, невзирая на многочисленные усилия критики над его восстановлением, оставаться беспорядочным, а потому темным. Во-вторых, частный случай, придавший мыслям поэта известный оттенок, остается неизвестным, и потому самая мысль не выступает во всей яркости. В-третьих, иногда сама латинская речь, при необычайной своей подвижности, сообщающей ей такую нежность, дозволяет нашему вниманию скользить в противоположные стороны. В силу этих причин совершенно ложное понимание текста нередко встречается у знаменитых европейских переводчиков, которых менее всего можно заподозрить в незнании латинской грамматики. Все сказанное относится только к грамматическому и логическому пониманию текста; но там, где дело идет о стихотворном переводе поэта, нельзя умолчать еще о другом понимании. Переводить слово в слово полный стих, коего смысл нередко развязывается во втором или третьем стихе, с одного языка на другой, вполне ему чуждый, уже вследствие неравенства размеров и ударений отдельных слов представляет задачу трудную, порой неисполнимую. Поэтому переводчику приходится иногда выпускать, а иногда прибавлять какое-либо слово. Вот где настоящий оселок его способности к подобному труду. Представим, себе ожерелье, в котором, в видах наилучшего выделения жемчужин, они нанизаны через зерницу с коралловыми или другими зернами одинаковой величины. И вот ожерелье дают перенизать слепому на более короткую нитку, принуждающую его там и сям выбрасывать зерна. Не узнает ли всякий зрячий при первом взгляде на новое ожерелье, что его перенизывал слепой, который не был в состоянии отличить самого драгоценного и существенного от второстепенного? Живописец, не понимающий самобытных прелестей своего оригинала, не должен браться за копию. Такая копия неминуемо окажется смертоубийством. При переводе прозою вы будете иметь много преимуществ передо мною, переводившим стихами. У вас не будет той неподвижной оправы ожерелья, в которую подходящий цветом камень не входит по своему объему; поэтому там, где заметите тусклую стразу, вы можете употребить настоящий алмаз, не стесняясь его объемом. Во всяком случае, позвольте мне утешиться мыслью, что труд мой не будет вам бесполезен при знакомстве с Овидиевыми "Превращениями".. Позволю себе в оправдание собственного взгляда привести слова знатока в деле поэзии Якова Карловича Грота, которыми он обрадовал меня в прошлом году по поводу моих переводов Катулла и Тибулла. Он писал: "По-моему, именно так надо переводить, добывая с бою каждую мысль подлинника своему языку и своему народу; так называемые вольные переводы я, вместе с вами, считаю ложным родом, позволительным только в виде поэтической игры, между делом, оригинальному таланту".
Приступая к новому изданию классика <Вергилия> в переводе и в данной типографской форме, мы могли бы пройти последнюю молчанием как безразличную; но некоторые обстоятельства вынуждают нас на объяснения по этому вопросу. Мы одинаково погрешили бы против истины, заявляя, с одной стороны, что наши переводы имеют рыночный успех, а с другой, что они ни в ком не возбуждают никакого сочувствия. Правда, сочувственный круг пока чрезвычайно тесен, но зато он состоит исключительно из людей высокообразованных, и потому его горячим сочувствием мы дорожим несравненно более, чем современным рыночным успехом..
Подобно тому как у истинного, хотя бы и пожилого, охотника сердце радостно и пугливо вздрагивает каждый раз при взлете птицы, всегда новом и требующем особого приема при выстреле, внушаемого не правилами, а чутьем, приходится и переводчику охотиться за каждым возникающим словом оригинала. Что же сказать у нас о переводе древних классиков, где охотишься в безлюдной степи, куда нога человеческая не заходила? Мы нимало не думаем защищать достоинство наших переводов, но защищать наши убеждения считаем своим полным правом. Конечно, не станем ратовать против советующих противопоставлять нашим стихотворным переводам переводы в прозе. Как и что на это возражать? Что такое прозою переведенный поэт? Кому может быть нужен подобный перевод? Разве школьнику, который не в состоянии справиться с оригиналом; но, ставши буквальным в порядке последовательности слов, такой перевод станет совершенно непонятным. Вот почему академический перевод Низара в прозе, невзирая на видимое (далеко не всегда точное) знакомство с делом, вынужден прибегать к перифразам, в которых подчас трудно узнать самый оригинал. Рядом с упомянутым школьником прозаический перевод поэта может оказать услугу и самоучке, который, думая развиваться, устыдится своего незнания, о чем идет речь у Горация, Овидия или Ювенала. Конечно, при таком чтении о наслаждении или эстетическом развитии не может быть и речи, и совет переводить прозой поэта должен быть прямо поставлен в одну категорию с другим: обеспечить себя при перевозке мраморной статуи из одного музея в другой, переделав ее на месте отправления на известку, и таким образом сохранить ее от всех случайностей перевозки.
Над каждым прозаическим буквальным переводом можно только написать: "материал произведения Горация, Ювенала или Вергилия", но невозможно написать: "оды, сатиры или Энеида". Весь лирический, сатирический или эпический строй, над которым недаром потрудились поэты, исчез бесследно, словом, если это и бесспорно Цезарь, то мертвый, а не потрясающий землю. До сих пор большинство наших первоклассных поэтов глубоко понимало дело в этом смысле, как это видно из переводов Жуковского, Пушкина и Лермонтова, причем такое стремление, помимо их воли, нередко давало читателю Жуковского, Пушкина или Лермонтова на чужую тему.
Нашею постоянною задачей было внести в русскую литературу действительные переводы того или другого классического стихотворения, и при этом, само собою, возникали следующие требования. Так как, по счастию, русский язык владеет гекзаметром и пентаметром, то обе эти формы соответствующих оригиналов должны быть безусловно удержаны с возможным сохранением каждого отдельного стиха на том месте, на котором весь образованный свет привык видеть его в течение двух тысяч лет и вследствие этого переметил все классические оригиналы соответственными каждому стиху цифрами. Нельзя утверждать по переводу, в котором не соблюдены эти условия, что Овидий в таком-то стихе говорит то, когда в оригинале он говорит совсем другое. С величайшим удовольствием мы в последнее время замечаем, что и русские филологи спешат в свою очередь обогатить классическую критику своими вкладами. Но не странно ли видеть на русском языке подробный разбор известного классика в то время, когда русская литература не представляет даже перевода этого классика? Было бы не точно сваливать инициативу наших трудов, вызванных личным наслаждением, на литературный патриотизм, но мы очень рады, видя, что наши ученые, нуждаясь в цитатах из латинских поэтов, прямо берут наши переводы и приводят соответственное место. Признаемся, при переводе мы постоянно исполнены опасения, как бы внешнее совершенство русского стиха не отстало от его буквальности, хотя в решительную минуту выбора, не задумавшись, всегда готовы склонить весы на сторону последней. Но и в этом случае нас успокоило следующее обстоятельство. Кончая пятую книгу "Энеиды", мы вспомнили, что вторая вполне переведена Жуковским под именем "Разрушение Трои". Признавая наравне со всеми Жуковского за великого виртуоза благозвучного стиха, мы, конечно, тотчас же раскрыли его перевод и к великому удовольствию нашли, что наш с первых стихов почти тождественен с его переводом, что, впрочем, и весьма понятно по случаю близости того и другого к оригиналу. Но, сличая далее по строкам оба перевода, мы - увы! - убедились, что недаром перевод издан без нумерации, так как с этой стороны не выдерживает критики. В некоторых местах два стиха оригинала, как, напр., стих 538, переведены одним стихом и, наоборот, один стих - двумя стихами, как, напр., ст. 757. Ни Гнедич в "Илиаде", ни тот же Жуковский в "Одиссее", когда имел целью представить серьезный перевод, таких небрежностей себе не позволяли. Поэтому, строго держась вышеприведенных нами правил, мы являемся только последователями наилучших образцов, а не какими-либо вводителями новизны.
Что касается до самой формы нашего гекзаметра, то, дозволяя себя по мере надобности заменять дактили трохеями, подобно оригиналам, мы думали избежать этим утомительного однообразия стихов, и если, как заметил г. Помяловский, дозволили себе нововведение употребления данных слов, вызывающих на известном месте два ударения, то в этом случае приносим только нашу искреннюю признательность знатоку, от которого наше нововведение не ускользнуло, и уверены, что оно удержится в нашем стихосложении, ибо никто, получивший к тяжелому одиночному возу неожиданно хорошую пристяжную, добровольно от нее не откажется. Прислушайтесь к живой речи. Подчиненный, убеждающий своего генерала, невольно ударяет на Превосходительство, а эскадрон, отвечая на приветствия, кричит - ство..
Чтобы уяснить положение дела до нашего перевода "Энеиды" и после него, укажем на следующее. Приступая к переводу, мы запаслись двумя стихотворными переводами наших предшественников4 и каждый раз, когда нападали на место, требовавшее особой уловки или приема при передаче на русский язык, справлялись у них, ожидая там найти этот прием готовым. Действительно, было бы странно, томительно отыскивать вещь, давно уже найденную; но - увы! - каждый раз мы находили в обоих переводах полное отсутствие интересовавшего нас вопроса. Что же касается до будущего за нами переводчика, то для него справка с нашим переводом будет даже пред лицом критики обязательною. Ибо он не будет иметь никакого оправдания перевести слабее и дальше там, где то же самое, быть может, переведено сильнее и ближе.
Немцы при переводе классиков дерзают пускаться вслед за самыми причудливыми греческими размерами, и хотя тождество природы нашего стихосложения с немецким нимало не мешает нам в этом случае идти за немцами, что я до некоторой степени дозволяю себе в иных классических переводах, но сочувствовать такой вольности во всю ширь не могу: русское ухо к этому не привыкло.
Чтобы забежать в глаза читателю, способному пройти без всякого внимания мимо предисловия, постараемся ответить на слышанный нами не раз вопрос, почему мы перевели столь древнюю комедию, как "Горшок", грибоедовским размером с рифмами.5 Рискуя надоесть повторением нашего воззрения на переводы, скажем, что и в настоящем случае строго держались тех же мнений. Мы убеждены, что сочинение, написанное стихами, теряет свою физиономию и запах в прозаическом переводе. Там, где передавать подлинник возможно античными стихами, получившими у нас гражданство с легкой руки Гнедича и под изящным пером Жуковского и Пушкина, перевод другим размером или даже с рифмами есть не только искажение, но совершенное непонимание дела. Но там, где у поэта стих окрылен, как у Плавта, размером, которому мы не только не в силах подражать, но даже спорим о законах движения этого стиха, спасти дело (на наши глаза) может лишь современная рифма, внося то движение, которое бы окончательно утратилось при попытке перевода невозможным у нас размером..
Нуждаясь в снисхождении читателя по поводу простонародных речений и оборотов, встречающихся не только в нашем переводе Плавта, но и в образцовой стихотворной комедии "Горе от ума", мы вынуждены напомнить, что Плавт не стеснялся выражениями, не прошедшими чрез школу грамматиков и риторов* а подхваченными на рынке.
НЕМЕЦКАЯ ПОЭЗИЯ
Ввиду печатания лирических стихотворений Гёте, позволю себе предложить Вам мой еще не напечатанный перевод "Die Granzen der Menschheit" - "Границы человечества". Я видел перевод этой пьесы в "Русском вестнике", и это побудило меня перевести ее. Что переводишь, надо прежде всего понять. А наши переводчики большею частию так необразованны, что не в силах перевести пьесу, коренящуюся в философии и истории. За буквальность и adequat"ность по смыслу своего перевода ручаюсь. Кроме того, он силится передать тот тонкий античный каданс и строй, которым цветет оригинал. У нынешних стихоплетов пробки в ноздрях. Но это их дело.
В своих переводах я постоянно смотрю на себя как на ковер, по которому в новый язык въезжает триумфальная колесница оригинала, которого я улучшать - ни-ни. В "Рыбаке" стих кончается - как есть, потому что у Гёте он кончается: wie du bist, {<каков ты есть (нем.).>} буквальную передачу которого я считал величайшей удачей.
Что касается до немецких стихов, то они, мне кажется, родившись в собственной народной утробе, невзирая на полировку, приданную им Виландом, Шиллером и Гёте, никогда не могли разорвать связи с средневековыми Knittelverse7 Ганса Сакса, которыми для couleur Locale {<местный колорит (франц.).>} Гёте начинает своего "Фауста" и которые я сохранил в своем переводе, над чем так скорбно потешался какой-то досужий фельетонист, не доросший до таких соображений. Что средневековый Фауст не может выражать своего шаткого и болезненного раздумья иначе, как такими стихами,-- понятно; но чтобы мы, после того как гениальный Ломоносов прорвал раз навсегда наше общеславянское силлабическое стихосложение и после того как Пушкин дал нам свои чистейшие алмазы, снова тянулись к силлабическому хаосу,-- это едва ли теперь возможно для русского уха.
ПЕРСИДСКАЯ ПОЭЗИЯ
Представляя на суд истинных любителей поэзии небольшой букет, связанный в моем переводе из стихотворных цветов персидского поэта <Гафиза>, считаю нелишним сказать несколько слов, могущих споспешествовать верному воззрению на предлагаемые пиесы. Не зная персидского языка, я пользовался немецким переводом, составившим переводчику почетное имя в Германии; а это достаточное ручательство в верности оригиналу. Немецкий переводчик, как и следует переводчику, скорее оперсичит свой родной язык, чем отступит от подлинника. С своей стороны, и я старался до последней крайности держаться не только смысла и числа стихов, но и причудливых форм газелей в отношении к размерам и рифмам, часто двойным в соответствующих строках.
ТУРГЕНЕВ - КРИТИК ПЕРЕВОДОВ ФЕТА
Окончив вчерне перевод "Антония и Клеопатры", я просил Тургенева прослушать мой перевод с английским текстом в руках. . Иван Сергеевич сидел на диване к концу овального стола, а я на кресле уселся спиною к свету. На этот раз мы прочитывали пятый акт и дошли до того места, где Клеопатра, припустив к груди аспида, называет его младенцем, засасывающим насмерть кормилицу.
На это Хармион <Хармиона>, кончая стих, два раза восклицает: "О, break! О, break!" <действ. V, сц. 2> - которое Кетчер справедливо, согласно смыслу, переводит:
"О разорвись, разорвись, сердце!"
Приняв во внимание неизменный мой обычай сохранять в переводах число строк оригинала, легко понять затруднение, возникающее на этом выдающемся месте. Помнится, у меня стояло: "О разорвись!" Тургенев справедливо заметил, что по-русски это невозможно. Загнанный в неисходный угол, я вполголоса рискнул: "О лопни!" Заливаясь со смеху, Тургенев указал мне, что я и этим не помогаю делу, так как не связываю глагола ни с каким существительным. Тогда, как заяц, с криком прыгающий над головами налетевших борзых, я рискнул воскликнуть: "я лопну!" С этим словом Тургенев, разразившись смехом, сопровождаемым криком, прямо с дивана бросился на пол, принимая позу начинающего ползать ребенка.
Тургенев радовался окончанию перевода од Горация и сам вызвался проверить мой перевод вместе со мною из строки в строку. Споров и смеху по этому поводу у нас возникало немало. Между прочим, в XXI оде книги первой он восстал против стиха:
"На Краге ль по весне".
Так как Горациева Крага изгнать было невозможно, то Тургенев привязался к слову по весне и спрашивал, что это такое.
Напрасно я ссылался на обычное в устах каждого русского выражение: по весне, по зиме - в смысле: в весеннюю или зимнюю пору; напрасно приводил я ему стих Крылова:
"Он в море корабли отправил по весне".
<"Пастух и море">
Тургенев уверял, что ему хорошо известно, что краснокожие с перьями на голове и с поднятыми тамагауками бегают по лесам Америки, восклицая: "На Краге по весне", причем он выговаривал весне так, как будто в конце стояло оборотное э.
Шесть "римских од" Горация в переводе А.А. Фета
дипломная работа
2.2 А.А. Фет как переводчик античной поэзии
Русская литература достижения европейской культуры Нового времени, по крайней мере, с петровских времен, воспринимала сквозь призму античности. Практически все русские поэты, начиная с Тредиаковского и Ломоносова, выступали как переводчики, в том числе и античных авторов. Когда Фет начал свой литературный путь как поэт и переводчик, то есть к началу 1840-х годов, античные авторы были представлены в России большим количеством переводов, переложений и подражаний. Процесс освоения античного наследия шел в России уже около века.
Если античные переводы Батюшкова и Пушкина изучены подробно, то, начиная с послепушкинского поколения, античные переводы практически выпали из поля зрения исследователей. Переводы Фета не исследовались, не издавались и всячески замалчивались. Длительное время Фет отдавал дань античности не только как читатель, но и как переводчик. Переводы римских классиков по объему намного превышают его оригинальное творчество. Фет перевел всего Горация (1883), сатиры Ювенала (1885), стихотворения Катулла (1886), элегии Тибулла (1886), «Энеиду» Вергилия (Известно, 1888), элегии Проперция (1888), сатиры Персия (1889), почти все эпиграммы Марциала (1891), главы из поэмы Лукреция «О природе вещей» (1891, не закончено), комедию Плавта «Горшок» (1891), «Метаморфозы», «Любовные элегии» (1887) и «Тристии» (1892) Овидия. За переводы римских классиков Фет получил в 1886 году звание члена-корреспондента Академии Наук.
Среди огромного корпуса переводов римских классиков наибольший интерес представляют переводы из Горация, ставшие делом всей жизни Фета. Первые оды были переведены еще на студенческой скамье в 1839 г., по сути, тогда Фет и начал свой творческий путь. Позже, в начале 1850-х, тесное знакомство с Горацием, безусловно, отразилось в ряде оригинальных стихотворений, сказалось и в самом понимании поэзии, а философия золотой середины, сама модель горацианской жизни повлияла на модель жизнеустройства, избранную Фетом в минуту крутого перелома судьбы, в конце 1850-х.
Конечно, Фет вовсе не являлся первооткрывателем Горация. В XVIII веке римского поэта переводили Тредиаковский, Ломоносов, Кантемир, Сумароков и другие русские стихотворцы. В XIX в. непосредственными предшественниками фетовских переводов были труды М.А.Дмитриева, В.И.Орлова, А.Ф. Мерзлякова, который пытался переводить Горация размерами подлинника. Возможно, эти известные опыты заставили впоследствии Фета отказаться от следования размерам Горация, так как русский стих претерпевал явное искажение. Но, даже не будучи первооткрывателем, Фет, приступая к переводам из Горация, мог быть уверен в ценности своей работы. В России не только не было адекватного перевода Горация - не было и перевода полного, не были полностью переведены даже четыре книги од.
Фет, как переводчик, сочетал в себе большого поэта и хорошего филолога-классика. Он достаточно свободно ориентировался в подлиннике, не прибегая к посредникам.
По собственному признанию Фета, интерес к занятию переводами пробудился у него чрезвычайно рано, «по седьмому году от роду»: «Писать я еще не умел... Это не мешало мне наслаждаться ритмом затверженных немецких басенок, так что по ночам, проснувшись, я томился сладостной попыткой переводить немецкую басню на русский язык» Фет А. Воспоминания: В 3-х т. Т. 3. С. 17 --18. . Первые попытки поэтического творчества принимали у Фета именно форму перевода.
До четырнадцати лет Фет учился дома и древними языками почти не занимался. Настоящая учеба началась, когда Фет был отправлен в частную классическую гимназию Крюммера, где он получил филологические навыки изучения латинских подлинников и живой интерес к миру античности. «Всю жизнь он любил римскую поэзию. Стремление преобразить русскую интеллигенцию к античной культуре было тесно связано с эстетическими взглядами Фета. Древние классики были в его глазах представителями той «вечной красоты», которая противопоставлялась им современному искусству, искаженному и униженному «злободневностью» и «тенденциозностью» Бухштаб Б.Я. А.А. Фет. Очерк жизни и творчества. Л., 1974. С. 51. . Первое публичное признание юный поэт получил в 1839 - 40 учебном году именно за перевод латинского поэта, когда Д.Л.Крюков прочитал перевод Фета оды «К Республике» в студенческой аудитории. В сборнике 1840 года «Лирический пантеон» были опубликованы 5 и 25 оды 1 книги. В 1844 году в первой книге «Москвитянина» Шевырев напечатал 13 од 1 книги: 1, 2, 4, 5, 8, 9, 13, 14, 17, 22, 23, 25, 38. 30 апреля 1847 года Фет сообщил Я.П. Полонскому о том, что I книга завершена. В 1853 году уже были переведены две книги. Затем за месяц он перевел две последние книги. В 1856 году все 4 книги были доработаны и напечатаны в «Отечественных записках». В 1882 году Фет завершил полный перевод Горация.
На протяжении 60 лет творческая судьба Фета была тесно связана с переводами Горация. В поэзии Горация Фету импонировали умение наслаждаться каждым моментом жизни, которое соседствовало со спокойным и мудрым отношением к смерти, презрение к умственной черни, чувство духовной избранности. Что касается политических воззрений, то здесь Фету импонировали горацианский консерватизм, любовь и уважение к монарху, духовная свобода простого человека.
Постоянное обращение к миру классической древности соответствовало особенностям личности поэта. В этой работе было стремление уйти от повседневности в идеальный мир, где Фет находил слияние жизненного и поэтического идеала.
Фет считал, что перевод должен быть максимально точным, должен стремиться донести до читателя не только сюжет и образы, но и точное количество строк подлинника, своеобразное строение фразы, сохранять по возможности игру слов и другие особенности оригинала.
Буквализм Фета как переводческий метод сформировался рано, он проявляется уже в первых переводах из Горация.
Для Фета античный мир был объектом жреческого служения, что проявилось и в переводческой деятельности, и в оригинальной поэзии. По отношению к античному миру Фет ощущал двоякий долг: сохранить святыню в первозданном виде и сделать вход в этот мир доступным непосвященным. Фет в своем отношении к античной поэзии ощущал свою задачу еще и как просветительскую, руководствуясь стремлением донести до читателя представление о красоте, вдохновлявшей древних поэтов. В ответе на статью "Русского вестника" об "Одах Горация"» Фет писал: «...от Горация до Гоголя предания гомерова искусства в безукоризненной чистоте перешли через все века, и только погружаясь от времени до времени в первобытный источник, поэзия какого бы то ни было народа может как богиня сохранить вечную свежесть и не впасть в дряхлое безвкусие. Не может быть, думал я, чтоб в моем стихотворном переводе не отразилась хотя малейшая часть той силы и красоты, которой дышит каждый куплет, каждый оборот великого поэта. Пусть прочтут, и тогда послушаем, что они скажут о древних, которых знают понаслышке и потому любить не имеют возможности» Фет А. Ответ на статью «Русского вестника» об «Одах Горация» // Отеч. записки. 1856. № 6 (июнь). Отд. II. С. 29. .
"Живопись слова" в японской поэзии
японский поэзия культура Происхождение японского жанра трехстиший (первоначальное название хокку, с конца XIX в. - хайку) искусственного характера представляет собой исключение из правил...
"Исповедь одной души…" (о личности и о творчестве Владислава Ходасевича)
Чаще всего к Ходасевичу применяли эпитет «желчный». Максим Горький в частных беседах и письмах говорил, что именно злость -- основа его поэтического дара. Все мемуаристы пишут о его жёлтом лице. Он и умирал -- в нищенской больнице...
"Прекрасное" и "вечное" в поэзии Ахматовой
Поэт и поэзия - тема, над которой любили размышлять русские лирики, ведь "поэт в России больше, чем поэт". Героиня Ахматовой поднимается над властью жизненных обстоятельств, осознав свою судьбу как особую, провидческую: Нет, царевич, я не та...
Анализ романа Людмилы Улицкой "Даниэль Штайн, переводчик"
Античная мифология и ее духовное значение
Колористика в поэзии Высоцкого
Видение мира в цвете - одно из самых ярких визуальных ощущений, дарованных человеку. Пронизывая каждое мгновение бытия, оно настолько органично нашей природе, что зачастую мы просто не отдаем себе отчета...
Концепция поэта и поэзии П.Б. Шелли
Если говорить в общем плане, то для Шелли поэзия была воплощением воображения. Что же такое воображение в понимании автора? Под воображением Шелли понимал вид умственной деятельности, который, как из элементов...
Лирический герой в поэзии Б. Пастернака
Лирический герой Пастернака постоянно обращается к природе. И понимание лирического героя было бы неполным без понимания значения природы в поэзии Пастернака. Лихачев Лихачёв Д.С. Размышления над романом Б.Л. Пастернака "Доктор Живаго”...
Новаторство в поэзии В.В. Маяковского
Б. Эйхенбаум писал: «История поставила перед Маяковским задачу огромной важности и трудности. Он должен был изменить не только поэзию, но и самое представление о ней и о поэте, что было, пожалуй, еще трудней...
Образы неба и земли в поэзии Зинаиды Гиппиус
Сама Зинаида Николаевна не скрывала, что свое "святая святых", свои сокровенные хождения по мукам и запутанным лабиринтам она не желает выносить на досужее обозрение: "А тайну грозную, последнюю и верную - Я все равно вам не скажу.....
Расстановка образов в драме Жана Ануя "Антигона" по сравнению с одноимённой трагедией Софокла
Тема, затронутая в начале данной работы, поднимается и в творчестве французского писателя-драматурга Жана Ануя. Красочное зрелище в большой части произведений Ануя - не только самоцель, но и средство критики современного ему общества...
Тема любви в лирике Анны Ахматовой
Читатели и исследователи не раз задавались вопросом: автобиографично ли ахматовское "я"? На первых порах лирическую героиню зачастую совмещали с автором как живым лицом: подкупала искренность исповеди, да и частная жизнь Анны Андреевны...
Тематическое и жанровое многообразие творчества С.Я. Маршака
Детский поэт и переводчик, драматург и лирик, педагог и редактор -- таков творческий диапазон Самуила Яковлевича Маршака. Он вошел в детскую литературу еще в первые годы Русской власти. Следуя за В. Маяковским, С.Я...
Философия в поэзии Фета
Когда говорят о сонете, то сразу вспоминают строки «Суровый Дант не презирал сонета, В нем жар любви Петрарка изливал...». Пушкин с чеканным изяществом не просто перечислил выдающихся сонетистов, но как бы и указал на истоки сонета...
Экспрессивность в поэтических текстах М. Цветаевой
Марина Цветаева (1892-1941) - незаурядная личность. Эта незаурядность отразилась и в её творчестве, которое недостаточно широко изучено из-за сложившихся жизненных обстоятельств. Сложная трагическая судьба Марины Цветаевой...
«А.А. ФЕТ – ПЕРЕВОДЧИК СЕКСТА ПРОПЕРЦИЯ...»
На правах рукописи
Пяткова Наталия Сергеевна
А.А. ФЕТ – ПЕРЕВОДЧИК
СЕКСТА ПРОПЕРЦИЯ
Специальность 10.01.01 – русская литература
диссертации на соискание ученой степени
кандидата филологических наук
Томск - 2010
Работа выполнена на кафедре русской и зарубежной литературы
ГОУ ВПО «Томский государственный университет»
Научный руководитель : доктор филологических наук, профессор
Жилякова Эмма Михайловна
Официальные оппоненты : доктор филологических наук Косяков Геннадий Викторович кандидат филологических наук Красман Вера Александровна
Ведущая организация : ГОУ ВПО «Петрозаводский государственный университет»
Защита состоится 19 мая 2010 г. в ___ ч. ___ мин. на заседании диссертационного совета Д 212.267.05 по присуждению ученой степени доктора филологических наук при ГОУ ВПО «Томский государственный университет» по адресу:
634050, г. Томск, пр. Ленина, 36.
С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке ГОУ ВПО «Томский государственный университет» по адресу: 634050, г. Томск, пр. Ленина, 34а.
Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук, профессор Л.А. Захарова
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Изучение творческого наследия А.А. Фета получило в последние десятилетия необычайный подъем, обусловленный пробудившимся интересом современного общества к вопросам духовной культуры и в частности – к античности.
Актуальность диссертационного исследования обусловлена интересом современной филологической науки к наследию мировой культуры, начиная с античности, повышенным вниманием современного литературоведения к вопросам рецептивной поэтики, включающей переводоведение.
А.А. Фет, испытавший мощное влияние античной культуры с первых шагов творчества, на протяжении всей жизни выступал как автор антологических стихотворений и как переводчик римских классиков. Переводы древнеримских лириков I в. до н.э. – Катулла, Тибулла, Овидия и Проперция – сделаны Фетом в 1880-е годы, во время создания «Вечерних огней». Датировать перевод «Элегий» Проперция правильнее всего будет периодом 1883-1887 гг.
На протяжении XVIII-XIX веков к творчеству Проперция обращались В.К. Тредиаковский, А.П. Сумароков, М.Н. Муравьев, И.И. Дмитриев, К.Ф. Рылеев, А.Ф. Мерзляков, П.А. Межаков, С.Ф. Дуров и другие. Во второй половине XIX века отдельные элегии Проперция переводились И.П. Крешевым (публикации 1857-1862), И.И. Холодняком (1888), Ф.Е. Коршем (1899), К. С-ским (предположительно К.К. Случевским, 1888). Все «Элегии» Проперция были переведены в XIX веке только А.А. Фетом, а в XX веке – Л.Е. Остроумовым и А.И. Любжиным.
Принципы фетовского перевода классических авторов остаются вопросом острой дискуссии на протяжении полутора веков: принципы «точного» перевода подвергались жесточайшей критике. В XX веке работы А.В. Успенской, Н.П. Генераловой, А.В. Ачкасова и других исследователей1 показали, что у Фета была продуманная система перевода и он «прекрасно понимал разницу между буквализмом и передачей поэтического строя оригинала»2.
В качестве объекта исследования выбраны «Элегии» Проперция в переводе А.А. Фета и четыре книги элегий Проперция – «Sex. Propertii elegiarum.
Libri IV». Подстрочный перевод элегий Проперция был осуществлен на основе Асланова Г.Д. Афанасий Фет – переводчик латинских поэтов // Проблемы изучения жизни и творчества А.А.Фета: межвуз. сб. науч. трудов. Курск, 1990. С. 49-55; Успенская А.В. Антологическая поэзия А.А. Фета. СПб., 1997. С. 15-28; Коковина Н.З. Фет в работе над поэзией Горация // А.А. Фет и русская литература: XVI фетовские чтения. Курск, 2002. С. 57-66;
Ачкасов А.В. Переводческие принципы А.А. Фета: традиции и новаторство // Традиции в контексте русской культуры: сб. науч. работ. Череповец, 2002. Вып. IX. С. 156-172; Успенская А.В. Греческие переводы Фета // А.А. Фет и русская литература: материалы всерос. науч. конф. Курск, 2003. С. 160-166; Ачкасов А.В. Шекспир в переводе Фета в контексте русской переводческой школы середины XIX века // Шекспир У. Антоний и Клеопатра. Перевод А. Фета. Курск, 2003. C. 13-22; Генералова Н.П. О Фете-переводчике // А.А. Фет. Сочинения и письма: в 20 т. СПб., 2004. Т. 2: Переводы. С. 519-546.
Генералова Н.П. Указ. соч. С. 525.
трёх изданий элегий Проперция, которыми пользовался при работе над переводами А. Фет: Мюллера, Беренса и Палея3.
Предмет исследования - выявление своеобразия переводческой интерпретации элегий Проперция в переводах А.А. Фета в контексте переводов его предшественников и оригинальной поэзии («Вечерние огни»).
Целью исследования стал комплексный анализ особенностей рецепции
А.А. Фетом элегий Проперция в единстве историко-литературного и переводческого аспектов. В соответствии с поставленной целью был определен следующий круг задач:
1) рассмотреть вопрос об отношении Фета к классическому наследию античности, его понимание роли и значения античной поэзии для современной русской литературы;
2) исследовать эволюцию поэтической рецепции элегий Проперция в русской поэзии XIX века (К.Н. Батюшков, М.Ю. Лермонтов, А.Н. Майков) как опыт ранне-романтического «прочтения» римского поэта;
3) выявить жанровую природу элегий Проперция (сопряжение лирического и эпического начал) и показать адекватность ей художественной структуры перевода Фета;
4) проанализировать важнейшие смысловые, семантические, стилевые и ритмико-метрические параметры переводов элегий Проперция Фетом на материале сравнительно-сопоставительного анализа целых произведений или их наиболее репрезентативных фрагментов.
Научная новизна работы состоит в том, что:
1) рассмотрено содержание концепта «античность» в философии и эстетике А.А. Фета 1870-1880-х гг. (на материале писем и цикла статей «Из деревни»);
2) впервые предпринято комплексное исследование перевода А.А. Фетом четырех книг «Элегий» Проперция как целостной системы;
3) введены в научный оборот новые материалы, связанные с «проперцианским комплексом» в русской поэзии;
4) поставлен вопрос о влиянии творчества Проперция на позднюю лирику А.А. Фета.
Основными материалами исследования стали:
1) оригинальные тексты латинских элегий Проперция - «Sex. Propertii elegiarum. Libri IV»;
2) перевод А.А. Фета четырех книг «Элегий» Проперция, цикл статей Фета «Из деревни (Заметки о вольнонаемном труде)» (1862-1871);
3) материалы русской рецепции и перевода из Проперция К.Н. Батюшкова (стихотворение «Тень друга»), М.Ю. Лермонтова (стихотворение «К*** (Не ты, но судьба виновата была…)», А.Н. Майкова (элегии «Цинтии» и «Туллу»);
Sex. Propertii Elegiae / Recensuit L. Mueller. Lipsiae, 1870. 138 p.; Sex. Propertii Elegiarum libri IV / Recensuit A. Baehrens. Lipsiae, MDCCCLXXX. 197 p.; Paley F.A. Propertii Carmina.
London, 1872. 198 p.
4) работы русских и немецких исследователей творчества Проперция (Ф.Е. Корш, С.С. Аверинцев, И.В. Шталь, F. Solmsen, R. Helm4).
Методология работы определяется системным исследованием материала:
используются историко-литературный, структурно-типологический, историкогенетический, культурологический, рецептивный методы, анализ «резонантного» восприятия. Методологической основой служат труды по проблемам компаративистики, переводоведения и диалога культур М.П. Алексеева, Ю.Д. Левина, Ю.М. Лотмана, М.М. Бахтина, В.М. Жирмунского, П.М. Топера, В.Н. Топорова, А.В. Михайлова, работы по теории жанра элегии Л.Г. Фризмана, В.Э. Вацуро, исследования римской элегии Д.И. Нагуевского, Ф.Е. Корша, С.С. Аверинцева, В.Н. Ярхо, А.А. Тахо-Годи, В.С. Дурова, И.М. Тронского, К.П. Полонской, Т.Г. Мальчуковой, А.В. Успенской, И.В. Шталь.
Теоретическая значимость работы видится в возможности целостного осмысления восприятия А.А. Фетом элегического наследия Проперция, а также значимости латинской элегии как жанра, повлиявшего на специфику оригинального творчества русского поэта.
Материалы исследования могут найти практическое применение при чтении академических и специальных курсов по творчеству Фета и творчеству Проперция, в спецкурсах по теории, практике и истории художественного перевода, а также в исследованиях по компаративистике и в эдиционной практике.
Апробация результатов исследования. Основные положения работы изложены в виде докладов на конференциях молодых ученых в Томском государственном университете (2006, 2007, 2008), международном молодежном научном форуме «Ломоносов-2008» (Московский государственный университет, 2008), международном конгрессе «Русская литература в мировом культурном и образовательном пространстве» (Санкт-Петербургский государственный университет, 2008), международной научной студенческой конференции «Студент и научно-технический прогресс. Литературоведение» (Новосибирский государственный университет, 2008), всероссийской научной конференции «Актуальные проблемы классической филологии и сравнительно-исторического языкознания» (Томский государственный университет, 2008), международной научной конференции «Традиции и инновации в лингвистике и лингвистическом образовании» (Томский государственный университет, 2009).
Положения, выносимые на защиту :
Корш Ф.Е. Римская элегия и романтизм // Речь и отчёт, читанные в торжественном собрании Императорского Московского университета 12-го января 1899 года. М., 1899. С. 1-112;
Аверинцев С.С. Римский этап античной литературы // Поэтика древнеримской литературы.
М., 1989. С. 5-22; Шталь И.В. Поэтика литературного направления: римские «эроторомантики» // Поэтика древнеримской литературы. М., 1989. С. 68-92; Solmsen F. Kleine Schriften. , 1968. 423 s.; Helm R. Einfuhrung // Properz. Gedichte. Berlin, 1978. S. 9-20.
1) своеобразие перевода «Элегий» Проперция обусловлено творческим дарованием и жизненным опытом А.А. Фета и закономерностями художественного развития русского романтизма в эпоху последней трети XIX века;
2) органичность усвоения Фетом наследия античности и значимость традиций римского лирика для оригинальной поэтической деятельности Фета связана с духовной близостью русского и римского поэтов в вопросах мировосприятия, философии, этики и эстетики;
4) творческие принципы «точного» перевода Фета базируются на традициях романтического понимания античности как идеального воплощения красоты и одновременно отталкиваются от ранне-романтической концепции перевода, утверждая требования точности и истинности в воссоздании оригинала;
5) жанровый подход к изучению перевода А.А. Фета, продиктованный оригинальностью элегий Проперция (контаминация лирического и эпического начал) и принципами «точного» воссоздания оригинала, позволяет исследовать «Элегии» Проперция в переводе А.А. Фета как целостную систему;
6) на создание цикла «Вечерние огни» Фета в определенной степени оказала влияние работа над переводами «Элегий» Проперция.
Структура работы. Текст диссертационного сочинения состоит из введения, пяти глав, заключения, библиографического списка (200 позиций). Основной текст изложен на 191 странице.
ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ
Во Введении обосновывается актуальность работы, её научная новизна, теоретическая и практическая значимость; определяется объект исследования, формулируются его цели, задачи и методологические основы; излагается история вопроса; формируются положения, выносимые на защиту.В I главе «Концепция античности в творчестве А.А. Фета» поставлена проблема концепта античности как определяющего философию, этику и эстетику А.А. Фета – поэта и переводчика.
В разделе 1.1. «А.А. Фет и античность. Антологические элегии» актуализируется проблема антологической лирики в творчестве Фета и истоки знакомства Фета с античностью (как опосредованно, через влияние немецкой и французской литературы, так и непосредственно)5. Вопрос о значении античности в творчестве Фета имеет особую значимость, учитывая своеобразие личноСм.: Бухштаб Б.Я. А.А. Фет: Очерк жизни и творчества. Л., 1974. С. 72; Сухова Н.П. Фет как наследник антологической традиции // Вопросы литературы. 1981. № 7. С. 172-176; Успенская А.В. Антологическая поэзия А.А. Фета. Указ. соч. С. 4-5.
сти Фета, соединявшего в себе талант поэта и практика-реформатора, действовавшего на ниве земледелия. Необычайно ценным источником для характеристики личности Фета того времени (первая половина 1880-х годов), когда он был занят переводами латинских элегиков, является цикл скандальнознаменитых статей «Из деревни (Заметки о вольнонаемном труде)»6, опубликованных в 1862-1871 гг.
В журнале М.Н. Каткова «Русский Вестник». Содержание статей позволяет говорить о принципиальной важности античной культуры в поэтически-практическом мышлении Фета7. Упоминание в статьях имени Горация, цитирование стихов из оды «К Помпею Гросфу» и так далее свидетельствуют не только об актуальности для Фета идеи сельской деятельной жизни, на лоне природы, вдали от суеты города. Для Фета античность была культурой, создавшей идеал гармоничного человека, безупречного вкуса, меры, красоты и источником идей, которые позже получают развитие во всей европейской литературе. Принципы красоты Фет распространяет и на практическую деятельность, в раздумьях о которой органично возникают образы античности.
В течение 1883-1887 гг. Фет осуществил перевод трёх римских элегиков – Катулла, Тибулла и Проперция. В Предисловиях к переводам он указал на преобладание у римских лириков жанра элегии. Можно сказать, что в переводах Фета 1880-х годов произошёл элегический взрыв, который вызвал бурное развитие этого жанра в творчестве самого поэта.
Элегии Фета были изначально сопряжены с его антологической лирикой.
Определяя своеобразие элегии Фета, А.В. Успенская и Н.П. Сухова используют термин «антологическая элегия», возводя её истоки к образцам пушкинской элегии 1820-х гг.8 Отмечая традиционность антологической поэзии Фета, Б.Я.
Бухштаб возводит её в основном к двум источникам: написанные александрийским стихом – к элегиям Шенье, элегическим дистихом – к «Римским элегиям»
Гёте9. Д.Д. Благой отмечает в качестве источника рецепции творчество Гёте и Шиллера. Интересен факт, что, названный исследователями «немецким Проперцием», Гете создал свои «Римские элегии» под влиянием этого античного элегика. В период «Вечерних огней», по наблюдению Д.Д. Благого, Фет «наряду с переводом «Фауста» Гете проделал колоссальную работу по переводу и наиболее значительных творений древнеримской поэзии (помимо окончания перевода всего Горация, переводы элегий Катулла, Тибулла, Проперция, сатир Ювенала, Персия, эпиграмм Марциала, «Метаморфоз» и «Скорбей» Овидия, «Энеиды» Вергилия и др.)»10.
Раздел 1.2.
«Секст Проперций. Личность и творчество» посвящен личности и творческой позиции Проперция (ум. 16 год до н.э.), древнеримского Фет А.А. Из деревни (Заметки о вольнонаемном труде) // Сочинения и письма: в 20 т.
СПб., 2007. Т. 4. С. 121-388.
См.: Кошелев В.А. «Лирическое хозяйство» А.А. Фета // Там же. С. 474-504.
Сухова Н.П. Лирика А. Фета. М., 2000. С. 19; Успенская А.В. Указ. соч. С. 33.
Бухштаб Б.Я. Указ. соч. С. 72.
Благой Д.Д. Мир как красота (О «Вечерних огнях» Фета). М., 1975. С. 60-61.
поэта времени правления Октавиана Августа (сер. I в. до н.э. – 14 г. н.э.). Проперций, создавший 4 книги элегий, посвященных возлюбленной - гетере Цинтии, внес большой вклад в развитие римской любовной элегии. Проперций относится к римским эротикам. Римские элегики, по словам В.Г. Белинского, являются представителями так называемого «древнеримского романтизма»11, или, по определению Ф.Е. Корша, «языческого» романтизма12, предполагающего раскрытие духовного мира героев через обращение к вечной теме любви в высоком поэтическом смысле. При этом «Проперций – верный сторонник александрийской поэзии»13. Изучению идейно-художественного своеобразия римских «эрото-романтиков», рассмотренных со стороны литературного направления, посвящена работа современного исследователя И.В. Шталь «Поэтика литературного направления: римские «эрото-романтики». И.В. Шталь, утверждающая необходимость подхода к текстам эрото-романтиков со стороны выявления единого комплекса философско-эстетического содержания, задает научные параметры для исследования перевода «Элегий» Проперция Фетом как целостной системы, включающей в себя элегическую и эпическую природу жанра и особые формы стиля, размера, воссоздающие эту художественную целостность.
Обращение Фета к Проперцию было обусловлено целым рядом причин.
Во-первых, известностью римского поэта, оказавшего большое влияние как на современников, так и на новую европейскую литературу, в том числе на творчество Гёте. Во-вторых, Проперция и Фета сближало сходство общественнополитической позиции и эстетических принципов. Проперцию-противнику режима правления принципата Августа, как римским элегикам в целом, было свойственно выражать свое неприятие политического строя с помощью «ухода» в мир поэзии, умолчания о государственных, официальных событиях в своих произведениях. Фет, поэт любви и теоретик «чистого искусства», подобно латинским лирикам, утверждал свой путь деятельного участия в жизни страны
– вне официального статуса, а в роли реформатора «на малом пространстве».
Поэтическая энергия получала воплощение в малом жанре – в элегии, рассказывающей о человеческих чувствах, переживаниях не государственного, а частного человека, живущего напряженной внутренней жизнью.
Проперций выделялся среди своих поэтов-современников, в число которых входили великие Вергилий, Гораций, Овидий, исключительной погруженностью в изображение любовной страсти. Этой страстностью, драматической напряженностью чувств, искусством передавать психологическую сложность и противоречивость переживания, неиссякаемым жизнелюбием, черпающим силу в идеальном стремлении к любви, Проперций отвечал поэтическому и философскому мироощущению Фета в кризисные 1880-е годы.
Белинский В.Г. Собрание сочинений: в 9 т. М., 1981. Т. 7. С. 147.
Корш Ф.Е. Указ. соч. С. 99.
Лосев А.Ф. Античная литература. М., 2005. С. 410.
В разделе 1.3. «Переводческая концепция А.А. Фета» анализируется своеобразие принципов перевода Фета. Содержание переводческих принципов Фета и, в частности, произведений античных авторов представляет собой сложную и большую проблему, которой посвящены исследования М.Л. Гаспарова, Ю.Д. Левина, Н.П. Генераловой, А.В. Успенской, А.В. Ачкасова и других ученых. До настоящего времени переводы Фета из Проперция не были предметом специального исследования. Сложность поставленной проблемы во многом проистекает из особого характера поэтического дарования Фета и содержания эпохи, когда развернулась его деятельность как переводчика римских классиков, в том числе и Проперция. Фет-переводчик не вписывался в парадигму романтического перевода и, начиная с середины XIX века, критика отрицательно отзывалась о переводах Фета. Однако, как показали современные исследования, Фет следовал собственной концепции перевода. В определении принципов точности перевода Фет исходил из теории непереводимости чужого текста. Теоретическим обоснованием принципа точности перевода было фетовское понимание-аксиома содержательности формы.
Фет – поэт-романтик не мог не сказаться в переводах многочисленными изменениями оригинального текста. Но отступления не отменяли главного принципа – точности перевода, требования истинности содержания и формы.
В главе II «Восприятие творчества Секста Проперция в России XIX века» перевод Фета рассматривается в системе романтического метода и в процессе его эволюции от 1810-х к 1840-м гг.
В разделе 2.1 «К.Н. Батюшков и Секст Проперций (стихотворение Батюшкова «Тень друга» и VII элегия четвертой книги Проперция «Sunt aliquid manes: letum non omnia finit»)» анализируется одна из форм рецепции элегий Проперция в русской поэзии XIX века - использование текста в форме эпиграфа (на материале стихотворения Батюшкова «Тень друга»). В поэтическом творчестве Батюшкова имя Проперция встречается лишь однажды14. Батюшков использует первые стихи VII элегии четвертой книги Проперция – «Sunt aliquid manes: letum non omnia finit;// Luridaque evictos effugit umbra rogos15» - в качестве эпиграфа к своему стихотворению «Тень друга». Стихотворение Батюшкова было написано в 1814 году и посвящено погибшему на войне под Лейпцигом другу поэта И.А. Петину. «Тень друга» по своему содержанию и поэтике - характерное произведение для творчества Батюшкова второго периода. Тема гибели любимого человека, составляющая сюжет данного На значение эпиграфа из Проперция указал В.Н. Топоров. См.: Топоров В.Н. Пушкин и Проперций. О «резонантном» пространстве литературы // Colloquia classica et indo-europica.
Классическая филология и индоевропейское языкознание. СПб., 2000. С. 393.
Propertius. Sex. Propertii elegiarum libri IV. Leipzig, 1979. S. 175.
стихотворения, появляется неоднократно, например, в переводах Батюшкова из Петрарки, Парни – «На смерть Лауры», «Привидение» и другие16.
Жанр стихотворения «Тень друга» исследователи определяют как элегию. Эпиграф, взятый из Проперция, моделирует пространственную организацию элегии «Тень друга» – это два мира: мир живых и мир теней (царство душ). С элегией Проперция корреспондирует заглавие стихотворения - «Тень друга»: последний стих VII элегии – «inter complexus excidit umbra meos»
(«Между объятий моих проскользнула тень»). Стих «проскользнувшая тень» из VII элегии Проперция заимствован Батюшковым в качестве заглавия – «Тень друга».
Роль и значение эпиграфа заключается не только в следовании Батюшкова сюжету Проперция, а в первую очередь – в создании художественнофилософской перспективы определенного и ясного мироощущения, присущего древним, - памяти о живом за гранью смерти, утверждению «бессмертия земного»18. Батюшков несколько переосмысляет языческую концепцию Проперция.
Он завершает свою статью «Воспоминания о Петине» (1815) словами: «Конечно, есть другая жизнь за пределами земли и другое правосудие; там только ничто доброе не погибнет: есть бессмертие на небе!»19.
Стихотворение Батюшкова связано с элегией Проперция общностью тем.
VII элегия четвертой книги Проперция посвящена нерасторжимой жизненной связи с возлюбленной и после её смерти. Она, как и элегия Батюшкова, по структуре своей трёхчастна. Общим является и основное эмоциональное наполнение стихотворений – переживание утраты бесконечно дорогого человека.
Вместе с тем, показательны индивидуальные черты элегии Батюшкова, обусловленные романтическим мировосприятием. Изменяется объект, к которому обращается лирический герой. В элегии Проперция – это возлюбленная, женщина, в элегии Батюшкова – любимый друг. Различен и характер драмы, переживаемой лирическими героями. Для Проперция, древнеримского поэта, Цинтия, во сне вернувшаяся к нему из царства теней, - прежде всего живая возлюбленная, которая, как и при жизни, на что указывают предыдущие элегии, упрекает его в изменах, перечисляет всех его любовниц, сетует на то, что никто не украсил её погребальный костёр. И в конце, как всегда, примиряется с ним. У Батюшкова же видение, образ друга, безмолвно; речь произносит сам лирический герой, обращаясь к созданию духовному, не телесному. Для Проперция переживание есть важнейший момент в контексте земной, чувственной жизни.
Для Батюшкова же это драма в контексте вечного и духовного.
См. подробнее об этом: Ходанен Л.А. Мотив «смерти друга» в балладе В.А. Жуковского «Ахилл» и в элегии К.Н. Батюшкова «Тень друга»: античные и христианские коннотации // Жуковский и время. Томск, 2007. С. 75-85.
См. об этом: Фридман Н.В. Поэзия Батюшкова. М., 1971. С. 160.
Батюшков К.А. Сочинения: в 2 т. М., 1989. Т. 1. С. 307.
Свидетельством ориентации Батюшкова на античность является размер.
Элегия Проперция написана элегическим дистихом, чередованием гекзаметра и пентаметра. Элегия Батюшкова «Тень друга» - 6-стопным ямбом. Использование такого размера для обращения к античности на русской почве достаточно продуктивно. Именно этим размером будут созданы и вольные переводы Майкова из Проперция.
Таким образом, Батюшков со своей пристрастной любовью к «нежному Тибуллу», которого Белинский называл «римским романтиком», не прошел мимо страстного, драматичного Проперция. Поставив эпиграфом к «Тени друга» первые строки из его VII элегии четвертой книги, Батюшков как бы изначально уравновесил стихию романтического томления по прекрасному, по неопределенно-невыразимому идеалу духовного бессмертия жгучей привязанностью к земной красоте. Обращение к Проперцию оказалось формой драматизации переживания, способом психологизации лирического выражения чувства.
В разделе 2.2. «М.Ю. Лермонтов и Секст Проперций (стихотворения Лермонтова «К*** (Не ты, но судьба виновата была…)» и «К себе» и V элегия второй книги Проперция «Hoc verum est tota te ferri, Cynthia, Roma»)»
рассматривается пример «резонантного» восприятия творчества Проперция в русской романтической поэзии. Проблема «резонантного» пространства литературы была поставлена В.Н. Топоровым в статье «Пушкин и Проперций. О «резонантном» пространстве в русской литературе».
Исследователи творчества М.Ю. Лермонтова связывают истоки его лирики с традициями русской и европейской поэзии. В.Э. Вацуро в статье «Литературная школа Лермонтова» указал на исключительную роль кружка С.Е. Раича в процессе становления молодого Лермонтова, что проявилось, в первую очередь, в ориентации участников кружка на итальянскую поэзию, «неопетраркизм», на характер усвоения батюшковской традиции. Представляется, что в истории становления молодого поэта следует отметить ещё один аспект – связь лирики Лермонтова, а именно стихотворения «К*** (Не ты, но судьба виновата была…)», с античной культурой, в частности с «Элегиями» Проперция.
Большую роль в становлении интереса Лермонтова к творчеству Проперция, несомненно, сыграл один из репетиторов поэта - А.Ф. Мерзляков. В 1826 году Мерзляков переводит три элегии Проперция – II элегию первой книги («К чему тебе наряд, столь пышный, столь блестящий …»), XVIII элегию первой книги («Безмолвие окрест; пустыня почивает …»), XIX элегию первой книги («Нет, Цинтия, не смерть, не бледны Орка тени …»). Лермонтов, вероятно, был знаком с опытами своего учителя, мнением которого дорожил. Сама программа Благородного пансиона, в котором обучался Лермонтов, свидетельствует о направлении обучения, предопределившего интерес Лермонтова к античности, что нашло отражение в его творчестве, и в частности, в раннем цикле 1830-1832 гг., связанном с именем Н.Ф. Ивановой. В этот цикл входит и стихотворение «К*** (Не ты, но судьба виновата была…)».
«Резонанс» в отношении Проперция можно усмотреть, прежде всего, в циклической организации любовных элегий. Книга Проперция представляет собой цикл элегий, посвящённых единственной возлюбленной. Лермонтов создавал свой цикл в то время, когда он мог быть уже знаком с творчеством Проперция. Общим для Проперция и Лермонтова является изображение любовного чувства, характеризующегося резкой сменой переживаний.
Стихотворение «К*** (Не ты, но судьба виновата была…)», развивающее тему любви, измены и неизбежной разлуки, представляет эмоциональную кульминацию всего цикла, что позволяет его сравнить с элегией Проперция «Hoc verum est tota te ferri, Cynthia, Roma». По внешним признакам (размер и объём) стихотворение «К***» отличается от элегии Проперция, написанной элегическим дистихом. Размер, которым создано стихотворение «К***», – амфибрахий с последовательным чередованием 4-х и 3-х стоп и окончаниями МЖМЖ. Этот размер, по определению М.Л. Гаспарова, является очень редким и не обладает широким семантическим ореолом20. Различие в выборе размера можно объяснить тем, что в художественном мире Лермонтова моделируется особое лирическое чувство, обусловленное во многом влиянием «байронизма».
Иной у Лермонтова и объём стихотворного текста в сравнении с Проперцием. В элегии Проперция – 30 не отделённых друг от друга стихов, у Лермонтова – 24 стиха, которые он делит на 6 строф. Но рисунок самого стихотворения, развитие лирического сюжета, характер изображаемого чувства, особенности поэтики – при всём отличии и своеобразии мира Проперция и Лермонтова – свидетельствуют о внутренней художественной ориентации русского поэта на римского элегика.
Таким образом, стихотворение «К***» («Не ты, но судьба виновата была…») можно рассматривать как вольное романтическое подражание (переложение, вариации на тему) V элегии второй книги Проперция. Это является важным моментом становления художественного мышления Лермонтова на пути овладения им искусства глубокого изображения душевной жизни человека.
В разделе 2.3. «Переводы А.Н. Майкова из Секста Проперция» на материале двух элегий представлен анализ «вольного» перевода из Проперция.
Художественный метод Майкова В.Г. Белинский определил как «античный романтизм»21, которому была свойственна устремленность к идеальному («культ красоты») и художественно-пластическое совершенство изображения, что проявилось в «подражании» Проперцию. Майков в 1841 году «перевел» две элегии из первой книги «Элегий» Проперция – XI и XIV – и опубликовал их в «Стихотворениях Аполлона Майкова» (СПб., 1858), кн. I. Они имеют подзаголовок «Подражание Проперцию» (С. 115, 117). Переводы Майкова из Проперция выполнены вольно, сам поэт называет «подражанием», однако исследователи относят Майкова к числу переводчиков Проперция. Анализ принципов «подражания» позволяет выявить романтический характер майковской концепции анГаспаров М.Л. Метр и смысл. Об одном механизме культурной памяти. М., 2000. С. 121.
Белинский В.Г. Указ. соч. Т. 7. С. 87.
тичности. Обе элегии Проперция связаны темой любви поэта к Цинтии, но акцент в «подражательском» исполнении Майкова иной.
В XIV элегии, озаглавленной Майковым «Туллу», Проперций излагает свою жизненную философию, определявшую «пафос» его поэзии, и противопоставляет её величественно-созерцательному отношению к жизни такого важного лица, как Тулл. Вторая часть плавно переходит в третью, в которой Проперций рисует свою возлюбленную, сравнивает её с Венерой. Майков не переводит этой третьей части. Он строит свою композицию единым (без строфического деления) текстом из двух контрастных частей, следуя за Проперцием и одновременно сокращая его текст. Такой характер «подражания», с отсечением целой части, отражает романтическую позицию Майкова: в данном случае на первом месте стоит идея поэтического утверждения культа души, чувства, ценность которых превосходит все блага земные. Цинтия предстает в идеальном образе среди покоя, тишины. Старославянская лексика, используемая Майковым («власы», «персты», «сквозь сонный лепет на устах»), оттеняет высоту переживаний героя. Все стихотворение «Туллу» выдержано в едином ключе: римская античность рисуется как идеальное воплощение красоты и гармонии. Не передается Майковым эпический ритм повествования Проперция, изобилующий анафорами, повторами деталей описания. Вместе с тем Майков стремится к созданию величественного античного колорита, активно используя старославянскую лексику, обилие деепричастных конструкций и размер – 4-стопный ямб ЖМЖМ22.
В переводе XI элегии («Цинтии») Майков также уменьшает объем стихотворения. Элегия Проперция композиционно-стилистически делится на три части. В первой, составленной из трех вопросительных предложений, выражена тревога о том, не забыла ли поэта Цинтия, уехавшая на модный курорт Байи. Во второй части Проперций рисует мучительные сцены воображаемой измены Цинтии и в то же время говорит о своих страданиях и о любви к ней, заменившей ему весь мир и способной сделать его и печальным, и веселым. В заключительной, третьей части Проперций заклинает Цинтию как можно скорее во имя любви покинуть развратные берега Байи. Майков, как и при переводе XIV элегии, не сохраняет строфической формы, а создает единый текст, состоящий (как и у Проперция) из трех частей. Общий эмоциональный строй майковского «подражания» Проперцию, как и в элегии «Туллу», лишен драматического напряжения, свойственного оригиналу. Сохраняя в двух первых частях интонационный строй элегии Проперция, Майков стремится к созданию идеальнопрекрасного образа Италии. Сравнение с оригиналом обнаруживает равнодушие Майкова к топонимам элегии Проперция, поэтическая конкретика неаполитанского текста заменена обобщенно-романтическим образом Неаполя. Иная у Майкова концепция любовного чувства и сам образ Цинтии. У Проперция любовь – чувство глубокое и драматическое, а Цинтия – далеко не идеальная, По словам М.Л. Гаспарова, семантические окраски ямба восходят именно к античным образам, это один из самых популярных размеров эллинистической анакреонтики. См.: Гаспаров М.Л. Метр и смысл… С. 97.
хотя и страстно любимая. У Майкова же любовь изображается как порыв светлого, устремленного в будущее чувства. В заключительной третьей части Майков полностью расходится с Проперцием. Последние четыре стиха в элегии римского поэта – кульминация в развитии драматического переживания героя:
Байи рисуются как смертельная угроза любви. У Майкова в заключительной части поэтическое воображение рисует «младую Цинтию», олицетворяющую романтический идеал красоты.
Таким образом, подражания (или вольный перевод) «из Проперция»
А.Н. Майкова дают образец восприятия и творческого овладения элегическим жанром римского поэта в контексте русской романтической поэзии как способа художественного, пластического изображения русской жизни в её идеальном воплощении.
Предмет исследования III главы «Любовная элегия Проперция в переводе А.А. Фета» – содержание и художественное воплощение лирического начала элегий Проперция в переводе А. Фета. Поставлен вопрос о влиянии элегий Проперция на создание Фетом сборников «Вечерние огни». В период работы над переводами элегий Проперция (1883-1887) А.А. Фет работал над сборниками стихотворений «Вечерние огни». Исследователи, говоря о «Вечерних огнях», отмечают ряд факторов, влияющих на выпуски последнего сборника стихов Фета. Среди них – влияние философских идей, почерпнутых поэтом из трудов Шопенгауэра; личность самого поэта. В числе важнейших факторов, оказавших сильное влияние на формирование последних сборников Фета, следует назвать древнеримскую поэзию. В период работы над переводами древнеримских элегиков – Тибулла, Катулла и Проперция – Фет создает ряд любовных стихотворений, которые некоторые исследователи выделяют в отдельный цикл. Не отрицая роли других поэтов, вопрос о вилянии четырех книг элегий Проперция на создание любовного цикла Фета следует выделить особо. Исследователь Д.Д. Благой, как и Б.Я. Бухштаб, замечая очертания любовного цикла, отмечает, что «своими новыми любовными стихами Фет был обязан не только памяти, но и продолжающимся «дарам жизни» - непосредственным и порой, возможно, достаточно сильным новым впечатлениям»23. Можно говорить о выделении любовного цикла стихов А. Фета, посвященного, возможно, поздней любви поэта. И не случайно, что стихотворения любовного цикла пишутся как раз в период работы над переводами древнеримских элегиков. Как и в четырех книгах элегий Проперция, в цикле стихов Фет обращается к любимой женщине, преклоняясь перед ней, сравнивая её с богиней, солнцем, розой, и неизменно предчувствуя неизбежность разлуки, часто вносимой мотивом пожара и горящих огней. Можно предполагать, что заглавие и содержание четырех выпусков поэтических произведений Фета восходит, среди прочих источников, к «Элегиям» Проперция24.
Благой Д.Д. Указ. соч. С. 86.
Исследованию истории заглавия сборников стихотворений Фета «Вечерние огни» посвящена статья Н.П. Генераловой «Кто дал название поэтическим сборникам А.А. Фета «Вечерние огни»?». Исследователь последовательно доказывает непосредственное участие близкого друга Фета и редактора его сборников Н.Н. Страхова в истории создания заглавия (См.: ГеЛюбовные элегии составляют основное содержание первой, второй, третьей и части четвертой книг Проперция. Особенностью I книги является появление дидактического элемента. Об этом свидетельствуют многочисленные обращения к своим друзьям с советами, А.А. Фет в переводах присвоил таким элегиям названия: «К Туллу», «К Бассу», «К Понтику», «К Галлу», «К другу», «К Галлу, желавшему пригласить Цинтию» и др.
(элегии I, IV, V, VI, VII, IX, X, XII, XIII, XIV, XX, XXII). Сравнение переводов Фета с оригинальным текстом элегий первой книги Проперция позволяет сделать вывод о стремлении переводчика сохранять все психологические нюансы в изображении многообразных ситуаций любовной коллизии. Вместе с тем Фет допускает отступления от оригинала, которые не меняют картины описываемых переживаний, но придают ей черты, более свойственные сентиментально-романтическому типу личности, нежели античному. Эти изменения касаются сферы переживаний героя, характера отношения его к Цинтии.
Фет смягчает очертания духовного облика героини, придает ей мягкость, идеальность, вводя «высокую» лексику старославянизмов или уменьшительно-ласкательные формы при изображении портрета героини, пейзажа в интерьере:
31 donec diversas praecurrens пока окна напротив луна, Так покуда Луна, пробежав luna fenestras, бегущая, по окошкам напротив, 32 luna moraturis sedula луна, усердная медлитель- (Чем бы светить не спеша, luminibus, ным светом, так тороплива Луна), 33 compositos levibus radiis распахнула сомкнутые глаза Легким сияньем своим её patefecit ocellos … лёгкими лучами … очей не раскрыла … (I, III, 31-33) Перевод Фета в первой книге характеризуется исключительной последовательностью в сохранении эмоционального строя – всех вопросов и восклицаний. В отдельных случаях Фет усиливает эмоциональную напряженность, вводя дополнительные знаки для выражения восторженности, порывистости лирического героя.
Во второй книге 34 элегии. Основной темой сборника по-прежнему остатся любовь к Цинтии, о чем поэт и заявляет в первой же элегии второй книги.
Характерной особенностью третьей книги становится расширение тематики.
Проперций обращается к различным социальным явлениям, историческим реалиям века принципата Августа. Однако сквозной темой и третьей книги остается любовь. Четвертая книга, состоящая из 11 элегий, открывается рядом стихов, содержанием которых являются различные мифы. В привычной форме элегического дистиха поэт пытается создать произведения, стоящие между эпосом и нералова Н.П. Кто дал название поэтическим сборникам А.А. Фета «Вечерние огни»? // Русская литература: историко-литературный журнал. 2002. № 4. С. 138-142). Влияние Н.Н.
Страхова на создание заглавия сборников очевидно, однако вполне возможно, что на согласие Фета повлияла и его работа над переводами «Элегий» Проперция, названных в свое время Овидием «Проперциевыми Огнями». См.: Laharpe J.F. Lycee, ou cours de litterature ancienne et moderne: en 19 vol. Paris, 1799-1805. T. 2. P. 206.
лирикой, изложить древнейшие сказания, связанные с городом Римом. Однако в конце первой же элегии лирический герой заявляет о своем бессилии в стремлении порвать с жанром любовной элегии, воспевать любовь – его призвание.
Среди греческих и римских элегиков своеобразие Проперция заключалось в особой силе страсти. Говоря об особенностях любовной лирики Проперция, А.А. Фет пишет, что «без Цинтии не было бы самих элегий Проперция»25, поскольку тема любви составляла самую основу его элегий, их суть. Говоря о творческом даре античного поэта, Фет замечает, что «перед нами не простое отражение картин и обстоятельств, а самобытная творческая сила, предающая всему свой духовный отпечаток» (Ф. П. С.11). Далее Фет говорит о том, что «вторым признаком творческой жизненности произведений Проперция служит неисчерпаемое богатство мотивов, которыми он наполнил столь тесный, повидимому, круг любовных стихотворений» (Ф. П. С.12). И именно Фет среди русских поэтов XIX века был как нельзя более близок духу творчества Проперция, его концепции творчества и его пониманию любви, страстности и антиномичности. Особое по силе страсти, построенное на антиномиях, настроение отразилось во всех элегиях Проперция (II, V; II, XVII; II, XVIII; II, XXIV; III, VIII;
III, XX; III, XXIV; III, XXV; IV, VIII). Эту особенность элегий Проперция почувствовал А. Фет и смог передать в своих переводах. Более того, противоречивость чувства любви в передаче Проперция оказала влияние и на оригинальное творчество Фета. Д.Д. Благой отмечает, что «в поэзии Фета чувство любви соткано из противоречий (не только радость, но и муки, страдания). Но у него это представляет гармоническое соединение противоположностей»26.
Интересным остается вопрос о размере, которым Фет создает свои любовные стихи:
преобладают трехсложные размеры. В этом также следует видеть влияние античной традиции.
Таким образом, Фет почувствовал и передал в переводе особую экспрессивность, яркость любовной лирики Проперция, в отдельных стихах даже усиливая её с помощью введения стилистически маркированной лексики и оборотов, не имеющих места в элегии древнеримского поэта. Восприняв и передав максимально точно колорит любовной элегии, Фет вместе с тем при переводе вносит в античную элегию национальную русскую ментальность. Это проявляется не только введением специфических оборотов и лексем, отсылающих читателя к фольклорным истокам («жизнь моя», «отрадно»), но и развитием темы духовности, «души», которой нет в элегии Проперция. Имя Проперция связано с творчеством римских поэтов-лириков века Августа – Горацием, Тибуллом, Катуллом, Овидием, сам поэт постоянно позиционировал себя как лирика, призвание которого «в италийский обряд греческий хор привнести». Проперций, Фет А.А. Предисловие // Элегии Секста Проперция. Перевод А. Фета. СПб., 1888. С. 10.
Благой Д.Д. Указ. соч. С. 88.
прозвавший себя «Каллимаха тень и Косского призрак Филета», акцентировал своё особое место как лирика сердечных переживаний.
Вместе с тем, многие исследователи указывают на то, что при всей несомненности жанровой принадлежности, элегии Проперция обладают рядом особых черт, выделяющих его стихотворения среди произведений современников.
Речь идет об эпических чертах в элегическом творчестве древнеримского поэта.
В IV главе «Эпическая природа лирики Проперция в переводе А.А.
Фета» показана эпическая природа элегий Проперция и способы её выражения.
По признанию исследователя Михаэля фон Альбрехта, автора книги «История римской литературы», «Проперций, вне всякого сомнения, самый красочный и самый трудный из всех элегиков»27. «Трудность» поэтического творчества обуславливается особым поэтическим миром элегий, философской концепции и особым сочетанием двух начал в творчестве – элегического и эпического. Это проявляется в особой пластичности образов элегий Проперция, в синкретизме живописного и поэтического образа. Следование традициям александрийской поэзии обусловило особое качество в элегиях римских поэтов – эпичность, рассматриваемую в современном понимании этой эстетической категории. О возможности использовать определение «эпичность» как термин современного литературоведения при анализе античности, в частности римских «эроторомантиков», убедительно рассуждает И.В. Шталь, указывая на особенности художественной манеры древнеримских поэтов, которые получат развитие в литературе нового времени как свойства этой литературы, уходящие в традиции древности. В отношении же термина и эстетического понятия «эпичность»
при анализе творчества Проперция и перевода А. Фета следует заметить, что само происхождение и развитие римской элегии вязано с эпическими жанрами, что проявилось в отмеченной исследователями ориентации римских элегиков на традиции александрийцев. В круг художественных явлений, определяемых как эпическое, входят орнаментальные элементы, по определению М.Л. Гаспарова, включающие сравнения из мира природы и мифологии28.
Эпическая природа элегий Проперция обусловлена характером личности поэта и его художественного дарования. Проперций был обращён в своих элегиях к греческой культуре и литературе, которая традиционно использовала эпические формы. Уже из характеристики источников элегий Проперция можно сделать вывод о несомненном влиянии эпической поэзии на элегии Проперция. На это указывают имена тех поэтов, творчество которых воспринял Проперций: Гомер, Понтик, Вергилий. Жанры, воспринятые Проперцием в своём творчестве, – ода, комедия, эпиграмма – традиционно считаются эпическими.
Всё это породило особую черту элегий эпохи Августа и в частности элегий Проперция - особый тип элегического повествования. Описывая его, М. АльбАльбрехт М. История римской литературы: в 3 т. М., 2004. Т. 2. С. 820.
Гаспаров М.Л. Овидий в изгнании // Овидий. Скорбные элегии. Письма с Потна. М., 1978.
рехт заметил, что «элегики умеют одновременно воплотить свой жанр в его особо подчёркнутой субъективности и при этом обогатить эпическими элементами. Дело не столько в границах между жанрами, сколько в их взаимодополнении»29.
В разделе 4.1. «Мифологический текст» показано богатство элегий Проперция мифологическими образами, что свидетельствует об ориентации на александрийскую поэзию и является способом введения эпического начала в элегию. Проперций постоянно обращается к греческой и римской мифологии, использует эпос греческого поэта Гомера и римского - Вергилия. Цель этого обращения – включить образ возлюбленной Проперция и тему любви в общечеловеческий контекст, достигая таким образом большей масштабности и всеохватности в изображении любовных переживаний. Вводя сравнения с мифологическими героями и преданиями, Проперций переводит историю во вселенский масштаб.
Стоит отметить некоторую эволюцию мифологического текста от первой к четвертой книге элегий. В первой книге из 20-ти элегий мифологические образы и темы встречаются в 13-ти (за исключением V, VI, VII, X, XI, XII, XVIII).
Во второй книге мифологические образы появляются уже во всех элегиях, кроме одной – V. В третьей книге мифологический сюжет не появляется в XXIII, XXIV и в XXV элегиях – элегиях, в которых Проперций пытается порвать со своей возлюбленной. Все это время чаще всего миф используется при характеристике темы любви. Четвертая книга, состоящая из 11 элегий, как считает Д.И.
Нагуевский, не содержит введений мифологического текста30. Однако, начиная с I элегии, Проперций, а вслед за ним и Фет, вводит мифы и легендарные события. Таким образом, наблюдается увеличение мифологических деталей от первой книги к четвертой. Фет в переводах передает все без исключения мифологические детали, которые появляются у Проперция. Это позволяет сделать вывод, что мифологический текст как один из способов создания эпического в элегиях Проперция был важен для Фета.
При точном переводе Фет допускает изменения стиха Проперция, причем в основном это касается тех элегий, где речь идет о возлюбленной и чувствах, которые испытывает лирический герой:
1 quid iuvat ornato procedere, Чем радует, жизнь, ходить, Что за радость, душа, ходить vita, capillo, украсив волосы, разукрасивши кудри 2 et tenues Coa veste movere и волновать на груди тонкую И волновать на груди косsinus, косскую ткань, скую тонкую ткань?
… … … 15 non sic Leucippis succendit Не этим Феба Левкипова В Касторе пламень зажгла не Castora Phoebe, воспламенила Кастора, этим Левкиппова Феба, 16 Pollucem cultu non Hilaira Поллука не нарядом сестра Поллуку мил не наряд был soror, Илаиры, Илаиры сестры.
17 non, Idae et cupido quon- не тем между Идасом и то- Спор возбудила не тем меж dam discordia Phoebo, мимым любовью Фебом раз- Идасом когда-то и Фебом Альбрехт М. Указ. соч. С. 820.
Нагуевский Д.И. История римской литературы: в 2 т. Казань, 1915. Т. 2. С. 403.
18 Eueni patriis filia litoribus, лад Страстным, Эвенова дочь на дочь Эвена на отцовских берегу у отца.
19 nec Phrygium falso traxit берегах не тем, и фригийского мужа не candore maritum и фригийского мужа не лживым пленила убранстavecta externis Hippodamia лживым блеском притяну- вом rotis … Ипподамия, умчась вдаль на ла Ипподамия, умчась на чужих колесах чужих … (I, II, 1колёсах … 2, 15-20).
При помощи изменения лексики, метонимических и метафорических переносов Фет русифицирует образ Цинтии, обращается к фольклору и, при сохранении мифологического текста, стремится закрепить и усилить лирический пафос элегий Проперция.
В разделе 4.2. «Римский» текст» анализируется включение исторических реалий, событий, лиц, связанных с историей Греции и Рима, как один из наиболее значимых способов введения эпического. Можно говорить о большом римском тексте, который представлен в четырёх книгах как «римские» элегии, то есть произведения, полностью посвященные Риму, его истории и его героям, и как римские исторические реалии, включенные в любовные элегии. А. Фет, будучи сторонником точного перевода, сохраняет римский текст.
Появление исторического материала в любовных элегиях Проперция позволяет говорить о том, что поэт, вводя новые темы в исконно сложившийся жанр, создаёт новый тип элегии – историческую элегию, придавая частной, личностной, субъективной элегии масштабность в синхроническом и диахроническом аспектах. Фет, вслед за Проперцием, вводит в романтический перевод исторические события, реалии, также сообщая эпическую масштабность личному чувству любви. Изменения, внесенные Фетом в перевод, объясняются как традицией христианской религии, так и характером романтического метода поэта.
В разделе 4.3. «Описание обычаев, примет, обрядов» демонстрируется, как эпическое вводится в элегии Проперция через описания обычаев и обрядов Греции и Древнего Рима. Это придает масштабность объектам изображения и самой элегической рефлексии поэта: описание обрядов, обычаев содержит в себе информацию о духовных ценностях, представления о мире культурноисторическом, о мудрости древних, обогащающих современных читателей Проперция. Фет в переводе допускает лишь некоторые расхождения. Смысл стиха сохраняется полностью, однако изменяется стилистический акцент: при помощи изменения лексики создаваемым образам придаётся фольклорный, юмористический оттенок, лишающий изображение пафосности и вносящий в образ элемент интимности, теплоты. Большое количество упоминаний обрядов на протяжении всех четырех книг позволяет сделать вывод, что введение примет, обрядов и обычаев – характерная черта элегий Проперция, сохраняемая Фетом при переводе. Включение обрядов в элегический сюжет позволяет Проперцию и его переводчику Фету воссоздать картину духовного мира героев как предмета эстетически и эпически значимого. Благодаря русификации текста, ориентированного на сопряжение форм древнеримской поэзии и русского фольклора, Фет формирует художественным путем историческое сознание своего читателя, обнаруживая близость двух великих культур и народов.
В разделе 4.4. «Изображение природы» показано, как эпическое входит в элегии Проперция благодаря особому характеру описания природы. Присутствие в элегиях описаний природы (от отдельных деталей до развернутых картин) обусловлено философским пониманием природы как вечной стихии жизни, развивающейся по закону цикличности.
Однако в элегиях Проперция описание природы выполняет художественно-эстетические функции, сохраняя информативность и научность содержания. Характер зарисовок природы у Проперция приближает его элегии к идиллиям. Описания охоты, сельского хозяйства, жизни земледельцев, простого народа лишены отвлечённости, возвышенности, свойственной элегическому жанру, это вполне реальный, богатый деталями, пластически завершенный образ. Введение эпических картин природы в элегию Проперция выполняет несколько функций: описание природы вводится при характеристике образа возлюбленной; обращение к природе связано со стремлением Проперция передать различные оттенки чувства любви, испытываемого лирическим героем; описание природы, жизни земледельцев, простого народа в элегиях Проперция вносит в лирический текст ощущение быстро меняющейся рядом жизни, прошлого и настоящего. Причем прошлое выступает идеальным временем по отношению к неидеальному, порочному настоящему.
Природа описывается Проперцием при сравнении светской жизни (развратной) и деревенской (чистой). Природные явления, образы используются Проперцием в описании мифических событий. Таким образом, введение описания природы в элегии Проперция выполняет сложный комплекс функций, привнося в элегию эпические черты и выводя конкретное в общее и более широкое время и пространство. Фет, создавая очень близкий перевод элегий, усиливает эпичность и придает новое звучание, включая в описание древнего античного мира черты русского национального колорита.
V глава «Ритмико-синтаксическая организация элегий Проперция в переводе А.А. Фета» представляет собой анализ ритмико-синтаксической организации элегий Проперция (размер, анжамбеман, синтаксис) и её художественной функции в переводе Фета.
Раздел 5.1.
«Прием анжамбемана» посвящен использованию одной из ярких черт элегий Проперция – использованию многочисленных анжамбеманов, что отобразил в переводах и А. Фет. У Проперция анжамбеман встречается в каждой элегии, от первой до четвертой книги, часто по несколько раз в пределах одной элегии. Такое пристрастие к употреблению анжамбеманов Проперцием может иметь несколько причин. Во-первых, анжамбеман - это характерная черта греческой поэзии, известная и римской античной метрике. Во-вторых, анжамбеман – характерная черта романтической поэзии, и это также может служить причиной большого их количества в элегиях Проперция, которого исследователи называют «римским эрото-романтиком»31. При переводе элегий
Проперция А. Фет сохраняет практически все употребления анжамбеманов, допуская, однако, и некоторые изменения синтаксической структуры приема «переноса»:
25 qua formosa suo Clitumnus Там, где Клитумн своей ро- Там, где рощей Клитумн flumina luco щей красивый поток красивый поток осеняет 26 integit et niveos abluit покрывает и моет волной И белоснежных быков моет unda boves … белоснежных быков … своею волной … (II, XIX, 25-26) Такое внимание к анжамбеману со стороны Фета не является необычным.
Во-первых, этот прием был очень распространен среди русских романтиков, и в творчестве Фета представлен достаточно широко. Во-вторых, сохранение анжамбеманов элегий Проперция А. Фетом объясняется переводческой установкой поэта. А. Фет очень осторожно относился к ритмической и синтаксической организации стиха, к форме стихотворения. Поэтому сохранение в переводе приемов элегий Проперция является принципиальным вопросом.
Если единичные анжамбеманы служат средством интонационного выделения отсеченных стихоразделом отрезков фразы, то в элегиях Проперция многочисленные анжамбеманы создают прозаизированную интонацию, иногда практически нивелирующую стихотворный ритм. Чаще всего Проперций использует вид анжамбемана rejet. А. Фет, переводя используемый Проперцием прием «переброса»32, нередко изменяет его тип, тем самым усиливая драматизм ситуации. Показательно, что А. Фет использует прием «переброса» там, где его нет у Проперция.
Прием анжамбемана, присутствуя практически в каждой элегии Проперция и в переводах Фета, реализует несколько функций: во-первых, использование анжамбемана является значительным выразительным средством, придавая стиху драматичность. Этот прием сохраняется и в переводах А. Фета. Вовторых, анжамбеман служит созданию единого образа, являясь связующим звеном между поэтическими стихами, позволяя одновременно сохранить и целостность, и динамичность. В-третьих, использование анжамбемана подчеркивает эмоциональность восприятия поэтом всей изображаемой картины. В-четвертых, анжамбеман служит для выделения значимых слов в стихе, акцентируя важные моменты. Обилие анжамбеманов у Проперция и Фета вводит в повествовательное русло возвышенный материал любовной элегии, способствует развитию повествовательного начала, что является одним из способов проникновения эпического в элегию.
В разделе 5.2. «Особенности поэтического языка элегий Проперция»
анализируется сложный синтаксис стиха Проперция, обилие причастий и причастных оборотов, сложных, составных прилагательных. В поэтическом языке Шталь И.В. Указ. соч. С. 72.
Шенгели Г.А. Техника стиха. М., 1960. С. 35.
Проперция обилие причастий и особенно сложных прилагательных придают любовной элегии звучание, отсылающее читателей к эпическому тексту. Фет, безусловно уловив это звучание, не отказывается от причастий и сложных прилагательных в переводе: они присутствуют в большом количестве в каждой элегии. Помимо одиночных причастий Проперций несколько реже использует причастные обороты. Пояснительные слова, входящие в причастный оборот, усиливают живописность описания. Причастные обороты очень часто выполняют экспрессивную функцию.
Отдельный интерес представляют собой деепричастия в стихе Фета. В латинском языке нет деепричастия как части речи. По сравнению с причастиями деепричастия обладают большей глагольностью, что обусловлено их семантико-синтаксической связью с глаголом-сказуемым. Обозначая добавочное действие, деепричастия придают речи особую живость, наглядность, создавая динамическое описание образа. В стихе Фета при переводе латинских форм деепричастные формы встречаются практически столь же часто, как и причастные.
Использование деепричастий позволяет Фету расставить акценты на первичном и второстепенном по важности для поэта действии.
Одна из характерных черт поэтического языка Проперция – использование сложных прилагательных. Сложные прилагательные со времен Гомера, переводов Гнедича и Жуковского являются характерной чертой эпоса33. Фет не только не отказывается от сложных прилагательных в переводе, но и вводит составные прилагательные порой даже там, где их нет у Проперция. Это известный в практике русского перевода прием, его использовал при переводе «Одиссеи» Жуковский34. Введение Фетом сложных составных прилагательных служило цели передачи тона оригинального стиха, в особенности же - его эпического звучания.
В разделе 5.3. «Размер» представлена метрическая характеристика стиха Проперция и переводов Фета. Все элегии четырех книг Проперция созданы элегическим дистихом, исконной метрической и в то же время строфической формой древнегреческой элегии. Использование Проперцием элегического дистиха для создания элегий не было отступлением от нормы того времени, однако размер в четырёх книгах получил некоторые особенности, не свойственные поэзии рубежа веков (I в. до н.э. – I в. н.э.).
При переводе элегий Проперция Фет также использует элегический дистих. И это имеет принципиальное значение: все переводы Фета отличаются ритмическим своеобразием.
Яркой чертой размера Проперция являются гекзаметр со спондеической пятой стопой, использование моносиллабов в абсолютном конце гекзаметра. По См.: Макушкина С.Ю. В.А. Жуковский и Гомер (путь к эпосу) : автореф. дис. … канд. филол. наук. Томск, 2002. С. 15.
Жуковский вводил сложные эпитеты даже там, где их не было у Гомера. По замечанию С.Ю. Макушкиной, этим он достигал своей главной задачи - «соответствовать тону гомеровской поэмы». См.: Макушкина С.Ю. Указ. соч. С. 15.
замечанию исследователей, моносиллабы использовались поэтами для архаизации стиха, в подражание греческой поэзии и отсылают к эпической традиции стиха Гомера. Использование односложников в абсолютном исходе гекзаметра встречается в четырех книгах элегий Проперция очень часто, и, как правило, вызывает использование анжамбемана. Фету не всегда удается сохранить моносиллабы при переводе, тем не менее, с помощью анжамбемана он стремится достигнуть эффекта, близкого стиху Проперция. Фет приспосабливает, насколько это возможно, русский язык под латинский размер. Использование моносиллабов, анжамбемана позволяет создать образ в его целостности, неразрывности, связывая первую и вторую строки.
В Заключении подведены основные итоги и намечены перспективы исследования. В работе предпринята попытка комплексного рассмотрения переводов Фетом четырех книг «Элегий» Проперция в контексте русской романтической переводческой традиции на материале стихотворений К.Н. Батюшкова, А.Н. Майкова, М.Ю. Лермонтова как наиболее репрезентативных представителей разных способов творческой переработки материалов элегий Проперция.
Предметом исследования в работе стали различные варианты обращения к творчеству Проперция русских романтиков XIX века, что помогло отразить процесс развития русского романтического перевода, разные грани осмысления, восприятия концепта античности. Поставленная проблема переводческой концепции Фета позволила характеризовать переводческую концепцию поэта, вслед за А.В. Успенской, Н.П. Генераловой, А.В. Ачкасовым и другими, не как «буквалистскую», а как стремящуюся к точности передачи духа оригинала путем максимального сохранения подобающей ему формы.
Фет, следуя своей концепции максимально близкого перевода, в стремлении передать дух оригинала сохранил синтаксические конструкции стиха Проперция – частое употребление причастий, деепричастий, анжамбеманов – и максимально приблизился к размеру. В стремлении точной передачи тематического и образного наполнения элегий Проперция Фет, вслед за римским элегиком, использует чередование гекзаметра и пентаметра, при этом стараясь максимально сохранить особенности размера Проперция - использование гекзаметра со спондеической пятой стопой и моносиллабов в абсолютном исходе гекзаметра.
Создав очень близкий, практически точный перевод элегий Проперция, сохранив формальное сходство, Фет, тем не менее, допускает значительные расхождения с оригиналом, что служит дополнительным опровержением теории о «Фете-буквалисте». Некоторые расхождения, конечно, следует объяснить разницей языкового строя латинского и русского языков. Однако Фет, почувствовав особую контаминацию элегического и эпического начал в творчестве Проперция и передав её на русской почве, внес в перевод характерные черты романтической традиции. В числе несвойственных стиху Проперция черт в переводе Фета можно выделить христианские религиозные образы, фольклорные черты, усиленную поэтизацию образов, что достигается введением уменьшительно-ласкательных форм, возвышенной лексики старославянского языка, а также просторечий, разговорных выражений. При всех отступлениях, обусловленных типом поэтического метода поэта, Фет наиболее близко воспринял и перевел элегии Проперция не только среди своих современников, но и среди более поздних переводов.
Значение творчества Проперция для Фета оказалось столь велико, что, по всей видимости, сыграло свою роль в выборе названия последних выпусков стихотворений – «Вечерние огни», послужило одним из катализаторов создания позднего цикла любовных стихотворений.
Перспективой исследования может стать изучение опыта других поэтов, обращавшихся к творчеству Проперция: в работу не вошли переводы и подражания, которыми было представлено творчество Проперция в России в XIX веке – М.Н. Муравьева, И.И. Дмитриева, К.Ф. Рылеева, А.Ф. Мерзлякова, П.А.
Межакова, С.Ф. Дурова, Ф.К. Сологуба и других. Проблема «Пушкин и Проперций», поставленная в работе В.Н. Топорова, ждет отдельного исследования.
Перспективой для истории, теории и практики переводоведения может быть глубокое и всестороннее исследование опыта Фета – переводчика Катулла, Тибулла, Овидия. Актуальным представляется факт обращения к наследию Проперция отечественных поэтов XX века (И. Бродский, Т. Кибиров).
Основные положения диссертации отражены в следующих публика-циях:
1. Пяткова Н.С. Мотивы 5-й элегии II книги Проперция в раннем творчестве Лермонтова (на примере стихотворения «К*** (Не ты, но судьба виновата была)») // Вестник Томского государственного университета. – 2009. июнь). – С. 49-52.
2. Пяткова Н.С. Две элегии «К Цинтии» Проперция в переводе А.А. Фета // Вестник Томского государственного университета: бюллетень оперативной научной информации. – 2006. - № 84 (август). – С. 69-75.
3. Пяткова Н.С. Переводы А. Майкова из Проперция // Актуальные проблемы лингвистики и литературоведения: мат-лы XIX Всерос. науч.-практ.
конф. молодых ученых, 18-19 апреля 2008 г. – Томск: Изд-во Том. гос. ун-та, 2008. – Вып. 9, ч. 1: Литературоведение. – С. 148-153.
4. Пяткова Н.С. Концепция переводов А. Фета (на материале элегий Проперция) // Русская литература в мировом культурном и образовательном пространстве: мат-лы конгресса (г. Санкт-Петербург, 15-17 окт., 2008 г.). – СПб., 2008. – С. 66-71.
5. Пяткова Н.С. Стихотворение Лермонтова «К*** (Не ты, но судьба…)»
и элегия Проперция «Hoc verum est tota te ferri, Cynthia, Roma» // Ломоносов.
Секция Филология: мат-лы XV Междунар. науч. конф. студентов, аспирантов и молодых ученых. – М. : Изд-во Моск. ун-та, 2008. – С. 448-451.
6. Пяткова Н.С. К.Н. Батюшков и Секст Проперций (Стихотворение Батюшкова «Тень друга» и 7-я элегия 4-й книги Проперция «Sunt aliquid manes:
letum non omnia finit») // Актуальные проблемы классической филологии и сравнительно-исторического языкознания: мат-лы VI Всерос. науч. конф. и регион. науч.-метод. совета по классической филологии. – Томск: Изд-во Том.
гос. ун-та, 2008. – С. 154-160.
7. Пяткова Н.С. «Римский» текст элегий Проперция в переводе А. Фета // Актуальные проблемы гуманитарных и естественных наук: журнал научных публикаций (Филологические науки). – 2009. - № 3 (март). - С. 115-122.
8. Пяткова Н.С. Прием анжамбемана элегий Проперция в переводе А.
СОКОЛОВСКИЙ Предлагается отлаженный алгоритм автоматизированной системы контроля параметров АМ-приемников с и...»
«Author: Урманбаев Ержан Бахытович Сатира: Чёрный список с Проза.ру. Ночной горшок-1. Как много на свете людей, предпочитающих своему лицу маску, или паранджу с хеджабом. Как много провокаторов, которые искренне верят в то...»
«ФИЛОЛОГИЯ И ИСКУССТВОВЕДЕНИЕ УДК 82 ББК 82,3 (2 = Тат) Валиуллина Фарида Мансуровна кандидат филологических наук, доцент Филиал ФГАОУ ВПО "Казанский (Приволжский) федеральный университ...»
«Вестник ПСТГУ Попова Татьяна Георгиевна, III: Филология д-р филол. наук, доцент 2016. Вып. 1 (46). С. 93–101 Филиал Северного (Арктического) федерального университета им. М. В. Ломоносова в г. Северодвинске [email protected] РУССКИЕ РУКОПИСИ "ЛЕСТВИЦЫ" ИОАННА СИНАЙСКОГО Т. Г. ПОПОВА По предварительным подсчетам, всего славянских рукописей, сохранивших текст "Лествицы" (полностью или во фрагментах), созданных в...»
978-5-317-02164-1 ЯЗЫК И ОБЩЕСТВО Образ гор в традиционных представлениях некоторых народов Дальнего Востока © кандидат филологических наук Е.Н....» филологических наук, доцент кафедры русского языка ТГУПБП ОСОБЕННОСТИ ЗООНИМИЧЕСКИ...» УДК 821. 411. 21-31: 141. 312 ОСНОВНЫЕ МОТИВЫ РЕАЛИЗМА НАВАЛЬ ЭЛЬ СААДАВИ В РОМАНЕ "ЖЕНЩИНА В ТОЧКЕ НОЛЬ" Древетняк Е. В. Таврический национальный университе...» становится народноэтимологи ческой и контаминирует с исходным этимологическим признаком. В таких ситуациях необходимо разрешение этимологической...»Батюшков С.Б. Амулетные прАктики рунической мАгии Издательство Велигор Москва 2012 УДК 133.4 ББК 86.42 Б 28 Батюшков С.Б. Амулетные практики рунической магии. М.: Велигор, 2012. – 256 с.: ил. Эта книга задумывалась автором как учебник ритуальной рунической магии. Предельно простым языком в ней рассказываетс...»
«Вестник Вятского государственного гуманитарного университета 7. Ibid. P. 27.8. Ibid. P. 44.9. Mel"nikov G. P. Determinanta – vedushhaja grammaticheskaja tendencija jazyka // Fonetika, f...»
« редактор д-р филол. наук, профессор О. Н. Лагута Новосибирск ББК Ш3(2=Алт)-65 УДК821.512.151-84 О483 Ойноткинова Н. Р....»
2017 www.сайт - «Бесплатная электронная библиотека - электронные матриалы»
Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам , мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.
Русская литература достижения европейской культуры Нового времени, по крайней мере, с петровских времен, воспринимала сквозь призму античности. Практически все русские поэты, начиная с Тредиаковского и Ломоносова, выступали как переводчики, в том числе и античных авторов. Когда Фет начал свой литературный путь как поэт и переводчик, то есть к началу 1840-х годов, античные авторы были представлены в России большим количеством переводов, переложений и подражаний. Процесс освоения античного наследия шел в России уже около века.
Если античные переводы Батюшкова и Пушкина изучены подробно, то, начиная с послепушкинского поколения, античные переводы практически выпали из поля зрения исследователей. Переводы Фета не исследовались, не издавались и всячески замалчивались. Длительное время Фет отдавал дань античности не только как читатель, но и как переводчик. Переводы римских классиков по объему намного превышают его оригинальное творчество. Фет перевел всего Горация (1883), сатиры Ювенала (1885), стихотворения Катулла (1886), элегии Тибулла (1886), «Энеиду» Вергилия (Известно, 1888), элегии Проперция (1888), сатиры Персия (1889), почти все эпиграммы Марциала (1891), главы из поэмы Лукреция «О природе вещей» (1891, не закончено), комедию Плавта «Горшок» (1891), «Метаморфозы», «Любовные элегии» (1887) и «Тристии» (1892) Овидия. За переводы римских классиков Фет получил в 1886 году звание члена-корреспондента Академии Наук.
Среди огромного корпуса переводов римских классиков наибольший интерес представляют переводы из Горация, ставшие делом всей жизни Фета. Первые оды были переведены еще на студенческой скамье в 1839 г., по сути, тогда Фет и начал свой творческий путь. Позже, в начале 1850-х, тесное знакомство с Горацием, безусловно, отразилось в ряде оригинальных стихотворений, сказалось и в самом понимании поэзии, а философия золотой середины, сама модель горацианской жизни повлияла на модель жизнеустройства, избранную Фетом в минуту крутого перелома судьбы, в конце 1850-х.
Конечно, Фет вовсе не являлся первооткрывателем Горация. В XVIII веке римского поэта переводили Тредиаковский, Ломоносов, Кантемир, Сумароков и другие русские стихотворцы. В XIX в. непосредственными предшественниками фетовских переводов были труды М.А.Дмитриева, В.И.Орлова, А.Ф. Мерзлякова, который пытался переводить Горация размерами подлинника. Возможно, эти известные опыты заставили впоследствии Фета отказаться от следования размерам Горация, так как русский стих претерпевал явное искажение. Но, даже не будучи первооткрывателем, Фет, приступая к переводам из Горация, мог быть уверен в ценности своей работы. В России не только не было адекватного перевода Горация - не было и перевода полного, не были полностью переведены даже четыре книги од.
Фет, как переводчик, сочетал в себе большого поэта и хорошего филолога-классика. Он достаточно свободно ориентировался в подлиннике, не прибегая к посредникам.
По собственному признанию Фета, интерес к занятию переводами пробудился у него чрезвычайно рано, «по седьмому году от роду»: «Писать я еще не умел... Это не мешало мне наслаждаться ритмом затверженных немецких басенок, так что по ночам, проснувшись, я томился сладостной попыткой переводить немецкую басню на русский язык» Фет А. Воспоминания: В 3-х т. Т. 3. С. 17 --18.. Первые попытки поэтического творчества принимали у Фета именно форму перевода.
До четырнадцати лет Фет учился дома и древними языками почти не занимался. Настоящая учеба началась, когда Фет был отправлен в частную классическую гимназию Крюммера, где он получил филологические навыки изучения латинских подлинников и живой интерес к миру античности. «Всю жизнь он любил римскую поэзию. Стремление преобразить русскую интеллигенцию к античной культуре было тесно связано с эстетическими взглядами Фета. Древние классики были в его глазах представителями той «вечной красоты», которая противопоставлялась им современному искусству, искаженному и униженному «злободневностью» и «тенденциозностью» Бухштаб Б.Я. А.А. Фет. Очерк жизни и творчества. Л., 1974. С. 51.. Первое публичное признание юный поэт получил в 1839 - 40 учебном году именно за перевод латинского поэта, когда Д.Л.Крюков прочитал перевод Фета оды «К Республике» в студенческой аудитории. В сборнике 1840 года «Лирический пантеон» были опубликованы 5 и 25 оды 1 книги. В 1844 году в первой книге «Москвитянина» Шевырев напечатал 13 од 1 книги: 1, 2, 4, 5, 8, 9, 13, 14, 17, 22, 23, 25, 38. 30 апреля 1847 года Фет сообщил Я.П. Полонскому о том, что I книга завершена. В 1853 году уже были переведены две книги. Затем за месяц он перевел две последние книги. В 1856 году все 4 книги были доработаны и напечатаны в «Отечественных записках». В 1882 году Фет завершил полный перевод Горация.
На протяжении 60 лет творческая судьба Фета была тесно связана с переводами Горация. В поэзии Горация Фету импонировали умение наслаждаться каждым моментом жизни, которое соседствовало со спокойным и мудрым отношением к смерти, презрение к умственной черни, чувство духовной избранности. Что касается политических воззрений, то здесь Фету импонировали горацианский консерватизм, любовь и уважение к монарху, духовная свобода простого человека.
Постоянное обращение к миру классической древности соответствовало особенностям личности поэта. В этой работе было стремление уйти от повседневности в идеальный мир, где Фет находил слияние жизненного и поэтического идеала.
Фет считал, что перевод должен быть максимально точным, должен стремиться донести до читателя не только сюжет и образы, но и точное количество строк подлинника, своеобразное строение фразы, сохранять по возможности игру слов и другие особенности оригинала.
Буквализм Фета как переводческий метод сформировался рано, он проявляется уже в первых переводах из Горация.
Для Фета античный мир был объектом жреческого служения, что проявилось и в переводческой деятельности, и в оригинальной поэзии. По отношению к античному миру Фет ощущал двоякий долг: сохранить святыню в первозданном виде и сделать вход в этот мир доступным непосвященным. Фет в своем отношении к античной поэзии ощущал свою задачу еще и как просветительскую, руководствуясь стремлением донести до читателя представление о красоте, вдохновлявшей древних поэтов. В ответе на статью "Русского вестника" об "Одах Горация"» Фет писал: «...от Горация до Гоголя предания гомерова искусства в безукоризненной чистоте перешли через все века, и только погружаясь от времени до времени в первобытный источник, поэзия какого бы то ни было народа может как богиня сохранить вечную свежесть и не впасть в дряхлое безвкусие. Не может быть, думал я, чтоб в моем стихотворном переводе не отразилась хотя малейшая часть той силы и красоты, которой дышит каждый куплет, каждый оборот великого поэта. Пусть прочтут, и тогда послушаем, что они скажут о древних, которых знают понаслышке и потому любить не имеют возможности» Фет А. Ответ на статью «Русского вестника» об «Одах Горация» // Отеч. записки. 1856. № 6 (июнь). Отд. II. С. 29..
В отличие от сторонников вольного перевода, Фет никогда не считал, что иноязычное произведение должно стать частью русской литературы. А это означает, что переводчик должен избегать упрощения, осовременивания, переложения на русские нравы.
Стремление к точности побуждало Фета и к активной, новаторской работе над языком: эксперименты, игра со словом, смелое сочетание архаизмов и придуманных самим Фетом неологизмов, неожиданный, несвойственный русскому языку порядок слов во фразе.
С.П. Шевырев в 1844 г. в предисловии «Москвитянина» писал: «Мы до сих пор подобного перевода еще не имели. У нас были подражания Горацию - и только... г. Фет в своем переводе воспроизводит нам дух поэта римского и передает его с близостью неимоверною... Г. Фет переводит Горация так, как бы сам Гораций выражал свои римские языческие мысли на нашем языке» Шевырев С.П. Перевод из Горация А.Фета // Москвитянин. 1844. Ч. 1. № 1. С. 27..
Фет постоянно подчеркивал, что точность являлась его переводческим credo: «Я всегда был убежден в достоинстве подстрочного перевода и еще более в необходимости возможного совпадения форм, без которого нет перевода Фет А. Ответ на статью «Русского вестника» об «Одах Горация» // Отеч. записки. 1856. № 6. С. 29..
Мало воспроизвести количество строк и порядок слов, необходимо еще и соблюсти единство формы и содержания: «Итак, оставляя в стороне трудности, какие представляет древний поэт, переселяясь, так сказать, в среду новой, чуждой народности, необходимо было обратить внимание на возможную верность оригинальной форме. Первой задачей моей было сделать, если не буквальный, то подстрочный перевод. Эту задачу я исполнил с начала до конца, о чем свидетельствует цифровка строк. Везде, где у Горация куплет оканчивается коротким, падучим, четвертым саффическим стихом, в котором главное слово речи, падая в ухо, так сказать, озаряет весь куплет, я удержал эту форму, без которой Гораций был бы не Гораций. Приступая к переводу, я перечитывал оду несколько раз и вслушивался в ее пение. Передавая склад латинского стиха размером новым, я мог руководиться только тем, что у человека бессознательно - слухом, чутьем. Спрашиваю: была ли возможность поступить иначе? Не хочу этим сказать, чтоб мой слух или чутье были непогрешительны, но пришлось довольствоваться тем, что есть. Под их руководством я нередко бросал перевод верный, подстрочный, за то, что он производил на меня своим тоном впечатление негорацианское, и начинал новый. Покончив с размером, я принимался за смысл, за слово» Фет А. Ответ на статью «Русского вестника» об «Одах Горация». С. 29--30..
Долгое время идеи Фета не привлекали внимания теоретиков перевода. Только в конце XX века стало приходить понимание ценности его трудов. Размышляя о фетовских переводах, А.В. Михайлов писал: «Не истолковывать текст переводчик не может, однако текст перевода должен являть свою творческую первичность. Во всяком случае, текст перевода не должен выглядеть так, как если бы он был перевод интерпретируемого текста. Фетовское требование точности заключало в себе известное неразличение, некоторую недифференцированность: оно было одновременно и требованием поэтической первичности, или изначальности. Фет залог первичности видел, как можно думать, не в свободе от буквы оригинала, но в следовании букве - которую поэт берет на себя как внутреннюю задачу... поэтическая сила переводчика - поэта должна заглатывать чужой смысл целиком и должна справляться с ним. Заглатывание - это обратное пережевыванию; "синтетичность" того, что само сказалось, - обратно "аналитичности". Фет не интерпретирует, а вникает, и он не разжевывает, а "заглатывает", и он дает сказаться тому же, что само "сказалось", верит, как верит и своим собственным удачным строкам и строфам. Фетовская точность - это, таким образом, первичность поэтического импульса, первичность поэтического высказывания, поэтической интенции и, вместе с этим, точность передаваемого смысла (данного в чужом тексте наперед) Михайлов А. В. А. А. Фет и боги Греции // Михайлов А. В. Обратный перевод. Русская и западноевропейская культура: Проблема взаимосвязей. М.,2000. С. 442..
Сам Фет описывал состояние, в котором он находился, общаясь с латинским подлинником: «...неиспытавший не может представить себе всей наркотической смеси ощущений над подобной работой. Это томительное, устойчивое напряжение, эта светлая радость при неожиданной находке, эти слова, которые добрый Гораций как будто подбирал так, чтобы они рифмовались в конце русского стиха, все это веяло на меня опьяняющим пафосом. Если вдохновение - горячка и вместе лихорадка, то могу сказать, что я переводил Горация по вдохновению. Удивительно ли, что, когда он переходил, так сказать, целиком в мои объятия, я не смел поправить на нем и волоска. Мне жаль было изменить в его глаголе время или переместить слово, точно так же, как бывает жаль человеку передвинуть в комнате кресло, на котором любил сидеть его добрый отец, или умерла любимая мать» Фет А. Ответ на статью «Русского вестника» об «Одах Горация». С. 30..
Важным является вопрос о размерах и рифме, отсутствующей у Горация и привнесенной Фетом. Он (Фет) говорит, что сам чувствовал противоестественность данного явления: «Но среди горячечного бреда случались бедственные отрезвления. Добрый Гораций, ни с того ни с другого, на меня дулся. Он наотрез отказывался войти в русскую шкуру, и ни за что не хотел передразнивать самого себя рифмами. Что тут было делать? Чем жертвовать?» Там же. С. 30. Фет мог перевести Горация без рифм. Но что-то побудило его к трансформации. Он писал: «Сочинять Горация, искажать произвольной формой, или, с другой стороны, опошлять буквальным переводом, заставив русский язык хромать по несвойственным ему асклепиадеям, архилохам, пифиямбикам и т.д., я не мог решиться» Там же. С. 29..
В 1883 году при издании полного Горация Фет обосновал свой выбор: «Оды Горация, как и вообще произведения античной лиры - песни, музыка с определенным, часто весьма причудливым метром, которому подражать на новейших языках невозможно, а песнь, как стрела, требует быть оперенной. В наших условиях это достижимо только при помощи рифмы. При сложности задачи переводчику не поможет ни труд, ни знакомство с оригиналом; ему нужна удача, которую называют вдохновением. Кто-то прекрасно сказал, что всякий перевод представляет только изнанку ковра. Если наш перевод действительно представляет изнанку тонкого и яркого ковра, сотканного музой Горация, то сочтем труд наш вознагражденным» Гораций Квинт Флакк / В переводе и с объяснениями А.Фета. С.4..
Среди поэтов - переводчиков XIX века Фет более отчетливо осознал сложность проблемы адекватного перевода. В адекватном отборе слов он видит мастерство точного перевода: «Переводить слово в слово полный стих, коего смысл нередко развязывается во втором или третьем стихе, с одного языка на другой, вполне ему чуждый, уже вследствие неравенства размеров и ударений отдельных слов, представляет задачу трудную, порой неисполнимую. Поэтому переводчику приходится иногда выпускать, а иногда прибавлять какое-либо слово. Вот где настоящий оселок его способности к подобному труду» Овидий. Скорби (Tristiae). / Перевод А.Фета. М.,1893.С.II-III..
Высоко оценивал переводы Фета А. Григорьев: «... в переводах же од Горация... стих его достигает необыкновенной силы, ловкости и чистоты отделки; выражение идет почти рука об руку с Горациевым, и можно смело сказать, что такого перевода Горация нет ни в одной литературе» Григорьев А. Литературная критика. М., 1967. С. 86..
Несмотря на уникальную точность переводов Фета, отступления от подлинника все-таки были (что свойственно любым переводам) и выглядели следующим образом:
1. Сокращение подлинника из-за выпадения географических названий, имен, для некоторого упрощения тяжелого для восприятия текста. Сюда же можно отнести замену некоторых непонятных реалий более понятными читателю XIX века.
2. Расширение подлинника за счет введения слов, в нем отсутствующих.
3. Русификация, т.е. попытка замены римских реалий более или менее адекватными русскими.
4. Неверная интерпретация текста.
Но Фет не позволял себе значительных отклонений от оригинала, а использовал подстрочный комментарий. Они могли быть вызваны требованиями выбранных размера и рифмы. Некоторые были призваны усиливать эмоциональное впечатление подлинника. Изредка Фет позволял себе и приукрашивание текста.
Рассматривая и оценивая переводческие принципы Фета, стоит согласиться с мнением М.Л. Гаспарова: «Буквализм не бранное слово, а научное понятие. Тенденция к буквализму - не болезненное явление, а закономерный элемент в структуре переводной литературы. Нет золотых середин и нет канонических переводов "для всех"» Гаспаров М. Брюсов и буквализм. С. 112..
Первый полный перевод Горация, сделанный Фетом, является серьезным филологическим трудом. Он сыграл большую роль в знакомстве читателя с творчеством Горация. Среди имеющихся переводов од римского поэта, по словам В.Брюсова, «лучшие, бесспорно, принадлежат Фету. Довольно близкие к оригиналу, большею частью правильно передающие его смысл, написанные легким рифмованным стихом, эти переводы до сих пор удовлетворят потребности читать по-русски нечто подобное одам Горация. Читатель по этим переводам получает довольно правильное понятие об одах Горация и иногда в наиболее удачных переводах, испытывает художественное подлинное наслаждение. Пока не представляется никакой надобности делать вторичную работу, уже исполненную Фетом» Мастерство перевода. Сборник 8. М.: Советский писатель, 1971 - 487 с..
фет гораций художественный перевод
